«Ты, маленький, не понимаешь, что с этими взрослыми можно, а чего нельзя. Взорваться они могут по любому поводу. И тебя будут унижать, на тебя будут орать». Священник Дионисий Костомаров рассуждает о нелюбви и безысходности, из-за которых насилие в семьях передается от родителей к детям.

Провинция, недорогой сетевой суши-бар с игровой зоной. Люди любят такие места: студенческие пары могут за несколько сотен рублей сходить в почти ресторан с необычной и вкусной едой. Молодые родители приходят с детьми, делают заказ, отправляют детей в «вольер», а сами общаются, или, если родитель один, то отправляется в ничегонеделание со смартфоном и новостным сайтом или социальной сетью.

В этот вечер тоже было многолюдно. Рядом сидел полный отец семейства под тридцать, чья пицца приготовилась раньше, чем роллы для сына. Он ел, а четырехлетний ребенок играл.

Вот и заказ мелкого готов. Папа уже поел, поэтому ребенка торопит, ведь отцу скучно или он хочет домой к сетевой игре в компьютере или вечернему пиву (нет, он не алкоголик, только одна бутылочка под фон политических новостей на Youtube). Да и о чем поговоришь с четырехлетним сыном? А тот, раскрасневшийся и счастливый, жадно и с явным удовольствием кушает «Филадельфию», как умеют есть только проголодавшиеся дети. Конечно, кусок роняет на свитер (отец не снял свитер, потому что он не мама и не понимает, что отправлять ребенка в игровую зону лучше в майке, чтоб тот не сильно потел). Когда становится понятно, что на одежде пятно, отец заметно меняется в лице. Надо будет объяснять жене, почему забыл снять свитер, слушать ее жалобы в стиле «я его только вчера постирала», «тебя вообще нельзя с ним выпустить».

Так вот, отец меняется в лице и начинает громко объяснять важность аккуратности: «Ты чего как свинья?», «Тебя с ложки что ли кормить?», «Ты как маленький». Но остывает, конечно остывает. Он ведь нормальный, не псих, да и люди смотрят.

Покушали. Для ребенка это почти вечер мечты: 8 штук огромных вкусных роллов, сорок минут батута и бассейна с пластиковыми шариками. Начинают одеваться: ребенок не может осилить ботинки и комбез, возится (ведь привык, что мама одевает сама). Папа подгоняет. У сына снова не получается. Отец подгоняет строже. Ведь он уже 15 минут как собрался, телефон в кармане, ему жарко из-за лишнего веса, а куртку не снимал час, только расстегнул. Давление чуть поднимается, голова начинает слышать шум вокруг и раздражаться. Но у сына снова ничего не получается. И начинаются диалоги:

– Да что ты копаешься?

– Ты чего не умеешь ботинок надеть?

– Ты чего плачешь как девочка?

– Я тебя дома накажу.

– Я с тобой последний раз сюда иду, если ты вести себя не умеешь.

Ребенок боится, не понимает. Пять минут назад его любили, а теперь он ничего не сделал и на него почти кричат. Хотя нет, вот уже по-настоящему кричат. И он начинает рев.

Подзатыльник. Громкие выяснения того, какой сын никчемный и почему:

– Мать тебя даже куртку надеть не научила.

– Смотри, на тебя девочки смотрят.

– Как тебе не стыдно реветь, ты как мужиком расти будешь?

Это продолжается минут 15. Представили себе?

Тогда еще. Торговый молл, провинция. Излет новогодних праздников. Молодая и красивая девушка в ми-ми-ми шмотках идет к нестарому кроссоверу Hyundai. Рядом наряженная дочка в дорогой чистой куртке. Картинка прямо: молодость, здоровье, красота, заработок и т.д. А дома, наверное, успешный муж.

Но дочка спотыкается на льду, падает в странную для региона январскую грязь. Молодая красивая мама, которая, кажется, с обложки, хватает ребенка, не помогает встать, а буквально ставит на ноги, впечатывает в асфальт, видит грязь на одежде и орет. Не говорит, а именно орет:

– Да что ты, как курица? [Как посмела] на ровном месте падать? Да ты откуда взялась такая?

Рождественская картинка раскалывается как витраж, в который запустили булыжник.

К чему я рассказал эти две истории? Во-первых, потому что они правда и случились на глазах меня и моих дочерей за последние две недели.

Во-вторых, вот что я сказать хочу. Кажется, домашнее насилие принято воспринимать как побои, физические действия. Но то, что выше, это тоже о домашнем насилии. Возможно, в этих семьях детей и не бьют даже. Но их жизнь ад. Из которого не сбежать. И на который не повлияешь: ведь в школу дети будут ходить опрятными и вести себя там нормально.

Конечно, во многих семьях еще и бьют. Многие семьи еще и неблагополучны.

Но жить на минном поле это ад. Особенно, когда ты слаб, а твое счастье зависит от капризов сильного. Вот у мамочки или папочки настроение хорошее и на тебе суши. Вот ты в этих дурацких суши не что-то плохое даже сделал, а просто повел себя как ребенок и тебя втаптывают в грязь. Прилюдно. В четыре, в четыре года!

И ты, маленький, не понимаешь, что с этими взрослыми можно, а чего нельзя. Взорваться они могут по любому поводу. Тебе казалось, ты наступил в траву, а ты наступил на мину. И тебя будут унижать, на тебя будут орать. Возможно, повторюсь, это будет на людях (конечно незнакомых, для знакомых ведь картинка). И ты будешь считать себя самым плохим на свете, тебя в этом убедят.

Можно ли что-то сделать с таким насилием? К сожалению, нет, потому что с виду-то будет отличная семья в глазах друзей, коллег и родственников. А внутри ад. И такой ад хорошо если не в половине семей (Боже, какой я оптимист). И да, в детском доме будет хуже во много раз и я не утрирую. Хуже и во много раз. И да, родители сами не до конца виноваты, ведь многих из них воспитывали так же. Или они живут без любви к своим женам или мужьям. Или. Или. Или. А итог один: какой-то дикий безысходный ад на годы.

Что в итоге? В итоге эти дети вырастут. Нормальными людьми. Ну, во всяком случае, с виду. Ведь никто не будет знать, что со своими детьми они живут так же, как родители жили с ними.

И да. Последние два слова:

Нелюбовь.

Безысходность.