Культура // Тема дня

Александр Архангельский: «Без литературы мир был бы еще более жестоким»


Александр Архангельский: «Без литературы мир был бы еще более жестоким»
Фото: salamnesia.com

В интервью с Еленой Романичевой мы начали разговор о значении литературы и ее влиянии на современных подростков. Продолжаем эту тему в интервью с писателем и телеведущим Александром Архангельским. Он рассказывает, чем обернется цензура в сфере книгоиздания, размышляет о судьбах русских писателей за рубежом и делится мнением о том, как сократить дистанцию между классиками и современными читателями и как превратить конфликт в повод для объединения.

«Любое ограничение – это катастрофа для культуры»

– Вы часто выступаете с лекциями перед школьниками. Какое впечатление они на вас производят и читают ли они?

– Мне повезло, я выступаю перед подготовленными подростками, которых обучают хорошие педагоги. Мы же понимаем, что все трудности заканчиваются в тот момент, когда школьники видят в своем наставнике Учителя с большой буквы, не просто предметника, а человека, за которым интересно идти. И все разговоры о том, что устарели литературные тексты, исчезают, обессмысливаются. Да, такие ребята читают. И мы с ними среди прочего обсуждаем тему, кто назначает в классики и кто разжалует из них, чтобы в конечном счёте понять, что это человеческий список, что в основе лежит временный консенсус. Он заканчивается не в одну секунду, и традиция – это то, что меняется во времени, а не то, что неподвижно, как нам стараются объяснить наши методические начальники. Традиция движется, развивается, дышит. Она живая.

Читают подростки и то, что в школьной программе, и помимо этого. Из того, что за рамками программы, они читают Мариам Петросян «Дом, в котором», то есть старшеклассники по доброй воле читают толстую книжку.

Эта книжка не простая, но очень понятная, отзывающаяся на их переживания. Вообще бесполезно говорить о продвижении чтения без ответа на вопрос: «А при чём тут я?» Потому что твой учитель, которого ты любишь, читает эти книжки, и ты, доверяя учителю, доверяешь и книжкам, которые ему интересны. А может быть и другой ответ: ты вступаешь во внутренний конфликт с автором. Это нормально. В том числе и с классиком можно вступать во внутренний конфликт, а потом мириться, потом опять расходиться. И, главное, современная литература. Современная литература, которая всё ещё есть здесь и сейчас. Хотя, конечно, в ближайшие годы ей будет очень и очень непросто.

– Если у нас возвращается жёсткая цензура, значит, у нас вернётся, как и раньше, самиздат или пиратские копии электронных книг?

– Пиратское распространение электронных книг никуда не исчезало. Книжный рынок просто чуть-чуть начал напоминать цивилизованный, люди стали покупать, платить деньги. Платить деньги важно, потому что благодаря этому развивается книгоиздание. Это романтические представления, что издатели должны работать бесплатно, а писатели – питаться воздухом. Да, я согласен, что бывают случаи, когда нужно поделиться своей книгой с огромным количеством людей, поделиться бесплатно, и есть такие экономические модели. Но всё-таки платить полезно. Но я возвращаюсь к мысли, что, когда книжка запрещена, когда ты не имеешь доступа к ней легальным способом, конечно, нелегальное распространение усилится. И это будет уже не вполне кража и не вполне пиратское распространение, потому что тебя просто поставят перед выбором, когда ты либо прочитаешь, либо не прочитаешь интересующее тебя произведение, и оно останется неизвестным. В этом случае книгу лучше взять бесплатно и переслать друг от друга. Вы начинаете объединяться в сообщества, где происходит книжный обмен, как это было при поздней советской власти. Тем более что многие россияне, уехавшие за рубеж, фактически лишены возможности покупать бумажные книги из-за безумной дороговизны и длительной доставки.

– Но там же есть, наверное, русские книжные магазины?

– Там они есть, но при разорванных авиаперелётах это всё в десятки раз дорожает и замедляется. Культура и литература в частности – это сфера быстрого обмена идеями: чем медленнее распространяются идеи, тем быстрее культура отстаёт от самой себя. И в этом одна из роковых проблем, помимо нарушения прав человека – прямого, тотального нарушения прав человека, когда за меня решают, что я вправе читать, а что нет. Любое тематическое ограничение – это катастрофа для культуры. Она найдёт выход, она умеет искать запасные ходы, она умеет спускаться в подполье, она умеет подниматься в мезонин вместе с Чеховым, но это неправильно, это ухудшает ситуацию.

Диалог с классиками

– Сейчас всё большее распространение получают комиксы с комментариями к классикам: Пушкину, Грибоедову, Маяковскому. Более того, музей-усадьба Ясная Поляна объявил конкурс «Толстой без бороды», где участникам предлагается сделать комиксы и хореографические номера по произведениям Толстого. Как вы считаете, это опошление классики или путь к сердцу читателя через визуальное к словесному?

– Это даже немножко странный вопрос, потому что комикс – устоявшаяся форма высокой и низовой культуры. Комикс может направляться в сторону «Шарли Эбдо», хотя формат самого «Шарли» не комикс, а журнал карикатур, и это будет низовая культура. Комикс может направляться в сторону «Шпигельмана», когда через историю мышей и котов показывается история нацистского преследования евреев. И это Пулитцеровская премия, и это высокое искусство. Вопрос, как сделать. Но даже низовые форматы комиксов всё равно играют большую роль, потому что они сокращают дистанцию между классиками и современными читателями.

Классики предстают живыми, не богами с маленькой буквы, не культурными героями, на которых нужно со слезами взирать или молиться, а теми, кто живёт среди нас, с кем мы вступаем в диалог, с кем мы может поиграть.

Что-то уместно бывает, что-то неуместно. Как во всяком живом деле, вопрос вкуса – вопрос спорный, хотя на самом деле последнее, о чём имеет смысл спорить, так это о вкусах. Но сам формат комикса применительно к классике, к большой литературе и к большой истории вполне себе не просто допустимый, а давно уже опробованный, устоявшийся, просто мы уже опоздали в их использовании. Расцвет комиксной культуры начался в 20-е – 30-е годы ХХ века, а у нас только сейчас начинается период бурного вхождения в эту культуру, да и то с тормозами, потому что авторские права на западные комиксы нам тоже перестали продавать, и это следствие 2022 года, который мы прожили.

Фильм «Голод»: «Министерство культуры сделало нам рекламу»

Вы сказали, что вы представляете фильм «Голод», когда ездите по городам. Он рассказывает о страшной истории голода в России в 1921–1922 годах и о помощи, которую оказали американские благотворительные фонды, и в том числе известный путешественник Фритьоф Нансен. Не затрудняет ли презентацию то, что этот фильм лишили прокатного удостоверения?

– Вообще слухи о том, что фильм запрещён, сильно преувеличены. Прокатное удостоверение нужно только для того, чтобы показывать его в кинотеатрах или передавать через кабельные сети. Всё остальное разрешено без всякого прокатного удостоверения. А что такое остальное? Это музеи, при которых бывают не очень большие, но неплохие пространства, где можно показывать кино. Это выставочные залы. Это образовательные учреждения от университета до школы. Со школой очень просто: родители должны дать письменное согласие, что они не против (так как это 18+), чтобы дети посмотрели фильм, и с разрешения родителей это возможно. Хотя, конечно, нужно три раза взвесить, достаточно ли подготовлены старшеклассники к таким страшным образам – зависит от школы. Так что площадок много, но это маленькие аудитории. Большая аудитория в интернете, нас посмотрело там уже почти 1 миллион 400 тысяч человек, будет больше.

– Каковы отзывы зрителей, с которыми вы общались, об этом фильме?

– Поскольку, повторюсь, я общался с маленькими аудиториями, то чаще всего слушал от своих зрителей благодарность. Бывает очень редко, раз на 10 показов, что приходит кто-то, чтобы поскандалить. И я очень радуюсь этому, потому что такая реакция свидетельствует об одном – зацепило за живое. Возражения могут принимать радикальные формы. Одна женщина, пришедшая в олимпийке с советским гербом, очень обижалась, встала и ушла. Зря ушла, потому что мы бы с ней с удовольствием поговорили. Не согласились бы, но несогласие – это же нормальная вещь. А по большей части мы видим не просто отклики – «хорошо», «плохо», «понравилось», «не понравилось», а немедленный рассказ о том, как в семье хранится память об этих событиях, как прабабушки, прадедушки рассказывали о пережитом, о помощи, которую оказывал мир большевистской России. У нас три автора – Максим Курников, я и Татьяна Сорокина. Одному из авторов прислали фотографию консервной банки из-под американского сухого молока, которая хранилась в семье и передавалась из поколения в поколение с 20-х годов ХХ века. И если заглянуть в комментарии на Ютубе к нашему фильму, который там размещен в открытом доступе, 90% – это рассказы встречные, как об этом память хранили в той или иной семье, пережившей голод. И мне кажется, что это гораздо важнее, чем похвалы или дискуссии о точности и неточности, поскольку это про то, как история связана с тобой, как история связана с твоей семьёй, как твоя семья связана с историей. И этому я больше всего рад.

– Какие могут быть претензии у чиновников, запретивших этот фильм к показу в кинотеатрах? Или это просто такой тренд на отмену памяти о трагических событиях истории?

– Об этом лучше спросить чиновников. Я могу сказать, что врут они не очень талантливо, потому что, когда отзывали прокатное удостоверение, в качестве причины в приказе заместителя министра культуры было указано, что фильм содержит сведения, распространение которых запрещено на территории РФ. Но мы опирались исключительно на архивные документы и на опубликованные книги, ничего секретного в них нет. Так что это липовая претензия.

Когда журналисты изумились и начали обращаться с запросами в Министерство культуры – как же так? что там такого содержится? – они придумали другую причину: многочисленные жалобы возмущённых граждан. Напомню: первый раз фильм был показан на экране вечером 30 октября 2022 года в Екатеринбурге, а 1 ноября в Москве вышел приказ, отзывающий прокатное удостоверение. Вопрос: когда успели многочисленные граждане написать возмущённые письма в Министерство культуры?

Но я без всяких обид. Что сделало Министерство культуры? Оно только прорекламировало фильм. Благодаря его решению о существовании фильма узнало огромное количество людей, и те миллионные просмотры, которые у нас есть в Ютубе – это во многом заслуга Министерства культуры, оно выступило как наше пиар-агентство, спасибо ему большое. Я почти не иронизирую.

Книга «Эшелон на Самарканд» Гузели Яхиной посвящена теме эвакуации беспризорников из Казани в Самарканд в голодном 1923 году. То есть тема ее романа перекликается с лейтмотивом вашего фильма. Почему вы не объединили свои усилия?

Гузель написала художественное произведение. Мы снимали документальное кино. И поскольку мы рассказываем о событиях, а не о том, как жила память после этих событий, нам объединить усилия невозможно – слишком разные перед нами стояли задачи. Гузель нам очень помогла. Когда мы начали собирать средства, она среди многих других известных людей записала обращение к тем согражданам, кто участвовал в сборе средств. Эта поддержка была очень значимой для нас.

Кроме того, надо понимать, что Гузель как очень умный писатель сознательно вынесла действие своего романа из 1921–22 годов в 1923-й, когда уже заканчивался голод. У неё роман о том, как один из последних эшелонов (это условный художественный приём) идёт в Самарканд, и понятное дело, что она находится в диалоге с Александром Неверовым, автором книги «Ташкент – город хлебный», и со многими другими произведениями русской и советской литературы. И этот условный формат позволяет ей освободиться от давления фактов.

Её некоторые историки ругали за то, что она вольно обращается с фактами, но с тем же успехом ругали современники Льва Толстого за «Войну и мир», потому что, по их мнению, «всё было не так». Ну и что? Лев Николаевич писал роман, а не документальную книгу. Нам, если мы в чём-то ошибаемся, такие претензии предъявлять можно, поскольку у нас в фильме говорят не писатели, не публицисты, а историки.

«Российская культура беднеет, когда ее представители разрознены»

– Многие российские писатели сейчас уехали за рубеж. Они могут потерять связь с российским читателем? Это отразится на их творчестве или нет?

– Конечно, будут испытания – и у тех, кто уехал, и у тех, кто остался. Зато возникнут новые формы взаимодействия. В каком-то смысле повезло израильским и европейским издателям, работающим с русскоязычными авторами. И этот процесс «тамиздата» будет нарастать. Если здесь будут запрещать тиражи неугодных авторов, то авторы найдут куда отдать свои книжки.

– Все-таки у нас есть пример Бродского и Набокова, которые сделали успешную карьеру за границей. Бунин получил Нобелевскую премию, живя во Франции.

– Бунин остался равен себе, даже уехав за границу. «Темные аллеи» (цикл рассказов, написанных в 1937–1944 годах в эмиграции) и повесть «Деревня» (опубликована в 1910 году в России) – два совершенно разных произведения, но они равноценны по своему значению. Набоков стал англоязычным писателем. Разные были стратегии. Как поэт и как эссеист Владислав Ходасевич состоялся уже в России, а как регулярный критик – благодаря эмиграции. Некоторые по-настоящему начали свою литературную карьеру за рубежом – как, например, Михаил Осоргин.

Его дебют состоялся в России, а успех пришел именно в эмиграции. Молодые быстрее адаптируются, находят свою аудиторию, зрелым писателям труднее. Российская культура беднеет, когда ее представители разрознены. Русская литература опять станет частью мировой, но тяжелой ценой.

Какими должны быть «Разговоры о важном»?

– Какие тенденции в современном российском образовании вам представляются наиболее тревожными и каковы ваши прогнозы?

– Ставка на архаизацию, на возвращение к советской модели, не учитывая, что она возможна только в советских условиях 60–70-х годов прошлого столетия. Она не воспроизводится в новых реалиях, просто мы пытаемся построить по старым чертежам из старых стройматериалов новое здание. Но так не получится, а дальше начнется обман системы: три пишем, два в уме, в отчете одно, а в классе – другое.

Многие учителя используют «Разговоры о важном» действительно для разговоров на важные личные темы. Мы точно знаем, что во многих семьях раскол. Все спорят, ругаются, и куда ребенку податься в этом конфликте? Главное – не втягивать ребенка в раздрай и строить нормальные отношения со всеми членами семьи. Это как раз тема уроков о важном.

– Не каждый учитель способен вести такой разговор.

– У нас вообще в образовании отсутствует школа диалога и публичной полемики. Школа может обсуждать все, включая политические вопросы, но не в ракурсе «кто прав, кто виноват» или «кто победит, а кто проиграет», а как понять того, кто занимает другую по отношению к твоей позицию. И как научиться спорить, не переходя в драку. Как превратить конфликт в повод для объединения? Когда человек вырастет, он займет свою политическую позицию, но при этом он не будет писать доносы, и кем бы он ни был – прогрессистом или консерватором – он должен научиться слышать другую сторону. Не соглашаешься – возрази, но внятно и вежливо. Поэтому учить дискуссии на уроках о важном – это задача, а если пропаганда, то в обе стороны – как в провластную, так и в оппозиционную. Или, что гораздо лучше, – не то и не другое.

А можно обсуждать книги, фильмы с обоснованием мнения каждого, а не просто на уровне «нравится – не нравится».

Это и есть живой диалог, в том числе о детской культуре.

– Литература может служить инструментом воспитания?

– Литература не суррогат нравственности. Литература создает образ и подобие жизни. Мы читаем книгу не для того, чтобы сделать правильные выводы, а для того, чтобы прожить отрезок жизни. Результатом преподавания литературы в школе является развитие личности, а не знание тех или иных текстов. И, конечно, жизнь как взаимодействие с окружающими всегда сильнее и суровее литературного мира.

С литературой победа гуманизма не гарантирована, но без литературы, без искусства, без музыки и театра мир был бы еще более жестоким.

Я не думаю, что нынешнее поколение стало меньше читать. Вопрос не в количестве, а в качестве. С количественной точки зрения стали читать гораздо больше и писать в десятки, сотни раз больше. Я имею в виду не только соцсети, но и Ridero – платформу для самостоятельного издания книг. Эта платформа за один год вышла на второе место в стране по количеству наименований выпущенных книг. Люди хотят писать, а насчет читать – нам просто не нравится, что они читают. Воспитание культуры чтения – это вопрос для следующего обсуждения.


Youtube

Новости





























































Поделиться

Youtube