Управление – эффект неудачи исполнения

Представьте себе лекцию, слушатели чуть более оживлены, чем нужно лектору. И чтобы заново овладеть их вниманием, он поднимает палец вверх. Направляет руку не в сторону аудитории, а в некую абстрактную «высь». Указательный жест. Типичное символическое действие, возникшее в культуре в «управленческих целях». У каждого из нас он – «родом из детства». Но как ребенок овладевает указанием? Логично предположить – подражая взрослым. Они ведь бесконечно ему на что-то указывают, чтобы показать или приказать… Логику опрокидывает объяснение Льва Семеновича Выготского, 124-й день рождения которого отмечается сегодня.

Вот младенец пытается схватить приглянувшуюся вещь, к примеру, погремушку. Но та слишком далеко. Его ручонки, тянущиеся к погремушке, беспомощно повисают в воздухе, пальцы проделывают хватательные движения, а один из них – указательный противопоставляет себя другим. Но малыш-то не осознает это как указание. Осознает мама.

Осознает, приходит на помощь и достает игрушку. А через какое-то время ребенок и сам начинает относиться к противопоставленному остальным указательному пальцу как к жесту, который позволяет решить целый класс не доступных для него задач руками мамы (не оттуда ли корни волшебной палочки?).

По словам Выготского, движение, направленное на предмет превращается в действие, которое адресовано другому человеку, в орудие социальной связи между людьми. В «инструмент управления».

Что важно – «слабый» здесь управляет сильным. Беспомощный младенец – всесильным взрослым, носителем общечеловеческого, культурного опыта, который накапливался исторически, тысячелетиями! Конечно, это -своего рода «аванс всесилия», который получает ребенок. Но этот аванс и создает то, что Эрик Эриксон назвал «базовым доверием к миру». К миру -умещающемуся пока в детской.

Неудавшееся хватание становится вполне эффективным указанием. Из «движения руки» вырастает «движение души», как называл жест Ф.И. Шаляпин. Как тут не вспомнить один из афоризмов Роберта Кийосаки: «Когда кто-то говорит Вам: «Вы не сможете это сделать!», то одним концом они показывают на Вас… но три пальца направлены на них самих». Эти три пальца не менее выразительны, чем один указательный. Да, первоначально управление – эффект неудачи исполнения.

А позднее указанию подчиняется не только мама. И благодаря ему в руках оказывается не только недоступная игрушка. Сотни, тысячи людей и вещей способен «собрать в кулак» указующий перст. Но для этого уже надо знать «направление». И уметь «собрать» не только других, а в первую очередь, – себя самого: указав, приказав себе, что и как делать. Овладеть ситуацией и собой в ней. Об этом – все творчество Выготского.

Классический пример – девиз кризиса самостоятельности трехлетки «Я сам!», что бы из этого ни вышло. Выготский рассматривает это как освоение позиции субъекта с присущей ему произвольностью. А произвольность, наряду с воображением, ключевое обретение дошкольного детства – психологическая основа свободы, инструментом которой является культура.

«Определение человека»

Немецкий философ Иоганн Готлиб Фихте как-то заметил: зачем искать неуловимую метафизическую грань, которая отделяет животное от человека? Всмотритесь пристальнее в глаза того и другого. «Глаза животного – ждут, глаза человека – воображают». Я бы «позволил себе добавить: глаза человека иногда еще и «жрут», ну ладно, мягче – пожирают, ибо в воображении он уже вкушает сладость будущего обладания.

О том же, но по-другому, сказал мыслитель-соотечественник Фихте, необычайно ценивший его Георг Вильгельм Фридрих Гегель (передаю своими словами, но с сохранным смыслом). Животное ранено или попало в охотничью яму: оно стонет. Стон животного – это стон бессилия перед лицом безысходности. Импульсы немой боли, содрогающей все тело, заодно - и голосовые связки. Сугубо страдательная реакция.

Напротив, плач младенца – это акция, выразительное обращение к силам взрослого, который должен придти на помощь и изменить обстоятельства: накормить, вытереть, сменить пеленки, убаюкать. Младенцу надоело лежать в кроватке? Его берут на руки и носят по квартире. Он покрывает немыслимые для себя расстояния в этих всемогущих руках! Эти руки достают и вкладывают в его ручонки такое, о чем он даже не мог помечтать. О чем даже не мог попросить, потому что даже не подозревал о его существовании. Ну, например, – фотографию дедушки с того дальнего шкафа.

Младенческий плач, утверждает Гегель, это – первый «манифест» зависимости внешнего мира от нужд беспомощного человеческого существа, которое еще не успело встать на ноги и привлекает для удовлетворения этих нужд чужие сильные руки.

Американские психологи начитали 28 «смысловых» интонаций младенческого плача, в которых ухитряется не запутаться мама.

Отсюда и «определение человека»: это – существо, способное чужими руками взять под контроль и изменить то, что своими – не в состоянии. В тенденции – весь мир.

Почему же это так и остается тенденцией? Все очень просто. В какой-то момент человек уже не может «управлять» миром посредством призывов о помощи извне. Для этого ему приходится подключать свои руки и свою голову.

А собственным рукам и ногам мир подчиняется значительно менее услужливо, чем взрослый подчиняется призывному плачу младенца.

И тут на сцену выходит главный герой Выготского – человек как хозяин своего поведения, более того – «создатель новых форм поведения».

Человек, который в своем поведении не «ведется», а «ведет» – себя, в первую очередь. Человек, который «производит» свое поведение.

«Каждый новый период жизни приносит с собой новую волю» – это Людвиг Фейербах.

«Перед психологом-генетистом встает... в высшей степени важная задача: отыскать в развитии ребенка линии, по которым происходит вызревание свободы воли. Перед нами стоит задача представить постепенное нарастание этой свободы, вскрыть ее механизм и показать ее как продукт развития», – а это уже Лев Семенович Выготский.

Психология развития (а по Выготскому, только ею может быть общая психология) и есть наука о «вызревании» и «нарастании» свободы. Мы все еще на пороге, за которым открывается поразительная исследовательская перспектива, намеченная для психологии Выготским.