Одно из самых сильных воспоминаний с границы моего собственного детства и отрочества. Прошло более 40 лет, и я думаю, что читатели простят мне неотчетливость некоторых подробностей. Потому что главное все эти годы я помню безукоризненно.
Итак. Ранняя весна, думаю, что конец марта – начало апреля. В городе снег уже почти растаял, за городом лежит в полный рост, то есть до колена и кое-где выше. Вечер, грязноватый и гулкий советский вокзал, сомнительные тени в углах, почти пустые электрички – дачный сезон в садоводствах (это было как раз время бума «шести соток на болотах») еще не начался. Группа полудетей-полуподростков (мне самой 12 или 13 лет), человек десять плюс две руководительницы, одна молодая и красивая, другая кажется мне старой (сейчас я понимаю, что «старой» тогда было около 45 лет).
Мы все садимся в электричку и едем далеко, кажется, куда-то в район реки Ящеры. Там выгружаемся на пустую платформу в полной темноте и идем гуськом через пустой поселок в лес. Где-то далеко лает собака и светит почти круглая печальная луна.
– Идеальная погода, – говорит женщина постарше. – Тихо и ясно. Думаю, все получится.
Мы идем молча, почти не разговаривая между собой. Внимательно и настороженно смотрим вокруг. Мы вообще молчаливы и наблюдательны.
Один из нас, высокий и хмурый мальчик, в кирзовых сапогах и ватных штанах: его семья крестьянского происхождения, и свою лесную одежду он привез из деревни. Через некоторое время мы все начинаем по-темному ему завидовать: кирза, даже когда промокает насквозь, держит тепло. Мы, все остальные, в обычных зимних сапогах на молнии – они моментально промокли, в них набился снег. Не все даже догадались надеть шерстяные носки (я надела), у неудачников внутри почти сразу начинает хлюпать ледяная вода. Никто, разумеется, не жалуется. Только у меня за спиной старый школьный ранец, с которым я ходила в школу с первого по четвертый класс. У остальных разные хозяйственные сумки, которые хлопают по ногам, по боку и постоянно сползают. В сумках бутерброды с колбасой и сыром, у троих – термосы с горячим чаем. Помним: ни небольших рюкзаков, ни пластиковых бутылок еще нет в продаже. Когда нам хочется пить, мы зачерпываем снег промокшими варежками и едим его.
Тропят руководительницы, по очереди. На прямых участках их иногда сменяют мальчики – опять же молча. У одной из них есть фонарик весом приблизительно грамм шестьсот. Включает она его редко, бережет батарейки.
Идем долго, нам кажется, что бесконечно. Проваливаемся в снег при каждом шаге. В какой-то момент становится жарко, мы расстегиваем куртки, снимаем шапки и варежки.
– Не потеряйте! Уберите хорошо, – сквозь зубы командует старшая руководительница. – Если кто-то там окажется без шапки или с голыми руками, ему хана и придется всем возвращаться.
Идем дальше. В какой-то момент, при проходе через ельник, следует новая команда:
– Ломайте ветки. Каждый себе.
Дальше я иду с охапкой еловых веток и практически ничего не вижу вокруг и перед собой. Каждые десять-пятнадцать шагов кто-то падает. Вся цепочка останавливается. Он встает, и мы двигаемся дальше.
– Близко, – говорит молодая руководительница и указывает рукой. – Вон туда, где кусты. Тихо. Медленно.
Вокруг сосновый бор. Впереди какая-то насыпь (впоследствии выяснится, что это старая, давно заброшенная узкоколейка), над ней звезды.
Тихо и медленно вползаем в небольшую купу ивняковых кустов. Руководительницы указывают каждому место, куда положить ветки. Кладем, садимся на них. Некоторые (самые уставшие) сразу ложатся.
Кто-то пытается свистящим шепотом задавать вопросы. Ему показывают: молчать.
Лежим, молчим. После окончания движения сразу наваливается холод. Застегиваюсь, натягиваю шапку, варежки. Слышен стук зубов, моих или чужих – не знаю. У меня в кармане несколько кусков подмокшего сахара (совет деда-фронтовика) – сосу сама и даю двум соседям. Девочка сбоку шепчет с отчаянием в голосе:
– Я, кажется, варежки по пути уронила…
– Черт, черт, черт! – шиплю я и даю проверенный совет: – Сунь руки под свитер, ближе к телу.
– Возьми мои, – говорит мальчик с другого боку.
– Нет! – отказывается девочка. – Ничего…
– Бери, у меня запасные есть.
Потом все лежат и молчат.
Иногда с окрестных сосен слышны такие звуки, как будто стреляют или хлопает белье на морозе. И еще что-то трещит.
Руководительница чуть слышно говорит:
– Вот. Ага. Это они. Скеркают и крехают. Все – шевелите пальцами. И на руках и на ногах.
Мы киваем, хотя и не видим друг друга.
Снег под нами постепенно превращается в ледяную кашу. Все промокло насквозь. Я потихоньку впадаю в морозное забытье. Может быть, даже засыпаю. Все останавливается, и только над головой между ветками медленно поворачивается небосвод.
Девочка сбоку дергает меня за рукав и шепчет:
– Внимание.
Я шевелю пальцами и с трудом переворачиваюсь.
На насыпи, на фоне звезд появляются большие черные тени. Одна. Другая. Третья. Потом больше.
Они сначала с шипением тащат крылья по снегу, а потом начинают танцевать. Щелканье становится все громче. Большинство из нас, чтобы лучше видеть, встают на колени, как на коллективной молитве. Я сама чувствую, как округляются мои глаза, по спине бегут мурашки. Набиваю пересохший рот полурастаявшим снегом. Звезды гаснут, небо сереет, а потом розовеет, как будто смущается. Танец из менуэта постепенно приобретает характер фламенко. Огромные самцы глухарей грудью сталкиваются между собой. Перед нами – страсть, в самом чистом и незамутненном ее виде. Небо становится все выше и одновременно ближе.
– Пятьдесят лет они вот здесь токуют, – негромко, но уже не шепча говорит старшая руководительница. – Меня саму сюда возили. И того, кто меня, тоже… Самок видите?
Мы не отвечаем. Некоторые слишком замерзли. У большинства просто нет слов. Но наши души эволюционируют с каждой минутой увиденного и пережитого.
У одного мальчика есть фотоаппарат – «Смена-7». Он пытается снимать. Спустя неделю, на очередном занятии нашего зоологического кружка, он покажет получившиеся фотографии – смутные размытые тени. Мы фыркнем и отвернемся.
У нас не останется селфи на фоне. Мы ничего не выложим в инстаграм. Мы вообще никому ничего не расскажем. Приедем домой на ранней рабочей электричке (сидячих мест нет, всю дорогу мы будем все вместе спать, полусидя на полу, вповалку, как щенки или молодые крысята). Переоденемся и пойдем в школу (у нас шестидневка, и всех нас отпустили в поход с одним условием: школу не прогуливать). Будем сидеть на уроках в своих дворовых школах и опять же молчать. И только глаза время от времени будут делаться круглыми и отчаянными от нахлынувших воспоминаний.
Недавно, в качестве комментария к одному из прошлых материалов, мне на почту пришло вот такое письмо от читательницы по имени Вера:
Почему в России умирает активный детский туризм
Понимаю, что смерть детского активного туризма в России далеко не самая острая проблема, но все же хочу о ней написать.
Итак, в России стремительно исчезает детский активный туризм. Не путайте его с отдыхом детей в стационарных лагерях и санаториях. Речь сейчас о тех ситуациях, когда вы организованно ведете детей на прогулку в лес, в горы или на речку. По данным «Союза организаторов детского туризма», количество детских палаточных лагерей в России сокращается каждый год примерно на 20%, а количество детей, участвующих в активном туризме, за последние 10 лет сократилось с двух до одного миллиона человек.
Причина упадка – чрезмерная зарегулированность, особенно усилившаяся в последние два года. Один только список законодательных актов, регламентирующих сферу активного детского туризма, на данный момент состоит из 96 пунктов. Чтобы повести детей в пеший поход, вам необходимо предварительно оформить порядка 70 разрешительных документов (clck.ru/M39VX), а каждый идущий с вами несовершеннолетний перед выходом на маршрут обязан пройти медицинский осмотр и получить разрешение медицинского работника (пункт 8.8 СанПиН: clck.ru/M38ZA). Только представьте, какой это бюрократический ад, и это только та часть, что предваряет путешествие.
Всю воду, которую вы планируете пить в походе, вам придется нести на себе из города. Пункт 3.3 обязывает поить детей в походе только бутилированной водой, на которую должны иметься документы, подтверждающие ее качество и безопасность. То есть нельзя просто взять и вскипятить воду, взятую из родника. И чиновников не интересует, идете вы в поход на один день или на неделю. При этом максимальный вес рюкзака ребенка, который регулируется пунктом 8.9, даже у мальчиков 17 лет (самая выносливая категория) ограничен 9 кг.
Поесть в походе чиновники вам тоже не дадут. Пункт 9.3: «Доставка пищевых продуктов осуществляется специализированным транспортом, имеющим оформленный в установленном порядке санитарный паспорт, при условии обеспечения раздельной транспортировки продовольственного сырья и готовых пищевых продуктов, не требующих тепловой обработки». Чиновникам плевать, что большинство туристических маршрутов проходит по лесным и горным тропам, где никакой транспорт и близко не проедет. «Полевые кухни оборудуются под навесом или в каркасной палатке для защиты от атмосферных осадков и пыли. Оборудуются разделочными столами, разделочными досками и поварскими ножами с соответствующей маркировкой: “СМ” – сырое мясо, “СР” – сырая рыба, “СО” – сырые овощи, “ВМ” – вареное мясо, “ВР” – вареная рыба, “ВО” – вареные овощи, “Х” – хлеб, “КС” – куры сырые, “Зелень”, “Сельдь”».
На чем готовить еду? Использование в детских походах газового оборудования запрещено (пункт 2.22: clck.ru/M39dD). А разведение костра допустимо только в специально отведенных для этого местах. Идет ли при этом дождь – чиновников не интересует. Кстати, посидеть у костра тоже не получится: детям в походе строго запрещено приближаться к костру на расстояние менее пяти метров.
Поставить палатку вам тоже не дадут. Пункт 2.1 СанПиНа запрещает размещение туристского лагеря на территории, эндемичной по антропозоонозным инфекциям. В эту зону входят более половины всех регионов России, признанных эндемичными по клещевому энцефалиту (clck.ru/M38V2). В том числе сюда попадает берег Байкала (Иркутская область и Бурятия). Если вы все-таки идете в поход в одном из редких регионов, где это еще можно делать, перед установкой палатки вам предстоит «генеральная уборка территории, скашивание травы, уборка сухостоя и валежника, очистка от колючих кустарников и зеленых насаждений с ядовитыми плодами, акарицидная обработка территории, мероприятия по борьбе с грызунами». При этом запрещено размещение палаточного лагеря далее чем в 20 минутах езды автомобиля от ближайшей пожарной станции (пункт 2.9: clck.ru/M39dD). Я вообще таких мест в наших лесах почти не знаю. Кроме того, Росгвардия и МВД обязывают вас огородить палаточный лагерь забором в целях защиты от террористов, но при этом Лесной кодекс запрещает вам городить какие бы то ни было заборы на территории земель Лесного фонда (rg.ru/2008/07/30/les.html).
И это лишь малая часть глупых и высосанных из пальца запретов. Сами почитайте про огнетушители, сертифицированных медиков и поваров, минерализованные полосы и аэрозольные баллончики от клещей, которые с одной стороны вроде как обязательны, а с другой – запрещены как легковоспламеняющиеся, и многое другое. А что, если наплевать на чиновничьи требования и отвести детей в поход просто так? Вас как организатора ждет уголовная ответственность, предусмотренная 238 статьей УК РФ: «Оказание услуг, не отвечающих требованиям безопасности». И таких дел в России множество.
Активный туризм прививает детям любовь к родной природе и дает им навыки выживания в диких условиях. В некоторых странах (например, в Китае) путешествия по родному краю даже входят в обязательную школьную программу. В странах со свободной рыночной экономикой качество детского активного туризма обеспечивается рыночными механизмами и институтом репутации. Так и должно быть. Чрезмерный государственный контроль ведет лишь к коррупции и застою экономики. Единственная цель чиновников – сделать детский туризм фактически невозможным, чтобы самим не нести ни за что ответственности.
Дополнительная дидактика от меня, я думаю, тут не нужна. Все и так ясно.
Что хочется спросить в заключение:
Ребята, а мы не перестарались уже, ограждая нынешних детей от всего на свете, не давая им замерзнуть, ушибиться, ошибиться, подраться, проголодаться, соскучиться, самим себя занять и так далее и тому подобное? Не отнимаем ли мы у них нечто важное, без изначального, в детстве, обучения чему жизнь в реальном (но не виртуальном!) мире становится настолько сложной и трудноисполнимой, что кажется легче и разумнее сбежать от нее и спрятаться в пластмассовом пространстве резиновых и безопасных детских площадок, великолепных торговых центров и показушных социальных сетей?
Скажите мне, что я ошибаюсь.
Катерина Мурашова
