Книгу эту я впервые углядела несколько лет назад в Варшаве, на выставке, посвященной иллюстрированной детской книге. Вообще искусство книжной иллюстрации в Польше в последнее десятилетие переживает подлинный расцвет, что особенно заметно на примере детской литературы (чтоб понять, о чем речь, достаточно вспомнить книги-картинки «Под землей», «Под водой», «Дома», «Карты» и другие – некоторые из этих детских бестселлеров, не так давно переведенные и изданные в России, стали настолько популярны, что их тираж полностью разошелся, несмотря на немалую стоимость книг). То, что издано у нас – лишь небольшая часть того огромного и разнообразного книжного богатства, которое существует сейчас в Польше и активно пополняется каждый год.

Интерактивная выставка-перформанс детской книги разместилась в варшавской галерее, и в необычном этом действе дети участвовали на равных со взрослыми – организаторы очень одобрительно относились к тому, чтоб маленькие читатели украшали стены зала своими каракулями, а к иллюстрациям профессиональных художников добавляли свои рисунки прямо на полях книг.

Среди практически всех заслуживающих внимания книг взгляд выхватил одну, выделяющуюся своей трудно определимой «неформатностью». Там на многих картинках был изображен немолодой бородатый неатлетического телосложения человек в очках, с умным и печальным взглядом, всегда в окружении детей. На картинках почти все время что-то происходило, но, чтобы понять что именно, надо было охватить взглядом весь разворот, мысленно соединить оригинальную иллюстрацию со стилизованной страницей дневника, групповой фотографией, стилизованной же открыткой или конфетной оберткой. Простор для фантазии, поддержанный документальными артефактами, задающими ей направление и рамки. Многослойные картинки в книге не отпускали, заставляя вглядываться в них и отыскивать в прихотливых сюжетах, щедро придуманных художником, все новые повороты и оттенки смыслов.

Книга называлась «Дневник Блюмки» и, как можно было догадаться, рассказывала о Януше Корчаке и его Доме сирот. Что интересно, в книге, посвященной Корчаку, он не назван по имени: как это было и в жизни, дети, обращаясь к директору Дома, называют его просто «пан Доктор».

Поняв, о чем книга, отметила нежданное топографическое совпадение – корчаковский Дом сирот находился совсем недалеко от того места, где проходила выставка. До этого я несколько дней бродила по городу, пытаясь представить довоенную Варшаву, которой уже нет, и понять, как жилось там Дому сирот. Я понимала, что мои поиски скорее всего тщетны – Варшава была единственным из европейских городов, который после двух восстаний бомбили целенаправленно, полностью, без всякой военной надобности, – но из какого-то необъяснимого упрямства отказывалась с этим смириться.

Дерево памяти во дворе тюрьмы Павяк,
находившейся на территории гетто

Я знала варшавские адреса и места, связанные с памятью о Корчаке. «Дом сирот», приют для еврейских детей, который после начала нацистской оккупации переехал, а точнее – был насильственно перемещен в гетто, где несколько раз менял адреса. «Наш дом» Марии Фальской, приют для польских детей, в котором Корчак работал наряду с «Домом сирот». Типография Мортковича, где преданный издатель Яков Морткович выпускал книги Корчака (а его внучка, писательница Йоанна Ольчак-Роникер, написала биографию Корчака, не так давно изданную у нас).

Я читала беспощадный дневник Корчака, написанный в варшавском гетто. Поляки показали мне, где находилась Умшлягплац – центральная площадь Варшавы, откуда отправлялись поезда в нацистские лагеря смерти.

Глядя ретроспективно, наверное, можно сказать – я искала Корчака.

И вот теперь на выставке, когда меня вдруг «поймал» печальный взгляд незнакомого, но тут же опознанного бородатого человека с книжной страницы, я и удивилась, и не удивилась.

Как оказалось, книга эта очень знаменитая. «Дневник Блюмки» Ивоны Хмелевской был дважды удостоен литературной премии «Книга года», номинирован на Немецкую премию по детской литературе Der Deutsche Jugendliteraturpreis, получил главный приз на конкурсе Польской ассоциации книгоиздателей и множество других наград. Книга была издана не только в Германии, Польше и Израиле (где не нужно объяснять, кто такой Корчак и что такое Дом сирот), но и в Южной Корее и Японии.

Переговоры об издании книги велись и в России. И вот наконец «Дневник Блюмки» вышел в московском издательстве «Лес рук».

Почему этой книгой так заинтересовались во всем мире и почему она стала так необходима?

Януш Корчак однажды заметил, что, бывает, из толстой книги ничего человек нового не узнает, а из тонкой книги – много. В книге «Дневник Блюмки» всего 60 страниц. Что юные читатели могут узнать из нее о Старом Докторе, его воспитанниках и их жизни в Доме сирот на Крохмальной улице в Варшаве?

Хотя сюжет «Дневника» имеет документальную основу, главная героиня книги – персонаж вымышленный. Блюмка – как будто младшая воображаемая сестра реальных воспитанников корчаковского Дома сирот. Можно сказать, почти родственница этих мальчиков и девочек тридцатых годов: книга Ивоны Хмелевской написана на основе корчаковских книг, дневников и воспоминаний о нем.

Написать еще одну книгу о Корчаке, жизнь и судьба которого давно известны и описаны, кажется, во всех подробностях, – шаг смелый. А выпустить такую книгу в Польше, где «корчакиана» – отдельная часть книгоиздания, где выходит многотомное собрание сочинений Корчака, появляются все новые работы о Корчаке польских и зарубежных авторов, – шаг смелый вдвойне.

Но дело в том, справедливо рассудили автор и издательство, что все эти книги – чтение для взрослых. Ребенку вряд ли придет в голову перелистывать толстый фотоальбом, знакомиться с собранием сочинений или читать академическую биографию Януша Корчака.

Как же начать разговор о жизни и судьбе Корчака с детьми?

Автор и издатели «Дневника Блюмки» сочли, что лучше всего будет, если рассказчиком окажется ровесник или ровесница юного читателя. Ею и стала маленькая варшавянка Блюмка, которую придумала польская писательница и художница Ивона Хмелевская.

Хмелевская известна своими работами в жанре picture book; это такой особый жанр, где сочетаются тексты и иллюстрации. Но это не просто «книга с картинками» – здесь текста намеренно мало, а картинки самодостаточны, они дополняют текст, а не иллюстрируют его.

Именно так в этой книге: в рисунках есть сознательная неоднозначность и многослойность, позволяющие читателю самостоятельно додумывать и достраивать. И слова здесь нейтральней, чем картинки, а картинки драматичней, чем слова.

«Дневник Блюмки» написан от лица девочки, воспитанницы Дома сирот. Решение дерзкое еще и потому, что вызывает сразу целый поток ассоциаций, в первую очередь с реальным «Дневником Анны Франк».

Блюмке девять лет, она мечтает стать воспитателем, как Старый Доктор – под этим именем Януша Корчака знали в Варшаве. Во время нацистской оккупации он был единственным евреем, которому разрешено было вести передачи на польском радио, но работать он мог только под псевдонимом.

Разворот книги. Фото: издательство «Лес Рук»

Блюмка рассказывает о своих друзьях, об их буднях, играх, ссорах, воспитателях, о дружбе с Паном Доктором, мечтах о будущем.

В книге 12 героев, 12 воспитанников Дома. Выборка эта случайная, она отталкивается от реального снимка, где Корчак изображен вместе с детьми; в Доме сирот были популярны такие групповые фотографии.

Рецензенты пишут, что некоторые персонажи книги придуманы, а некоторые реальны – как, например, Koцык, который носил уголь в ночном горшке, и Стась, вознагражденный за хорошее поведение полетом на самолете над Варшавой. Повествование ведется на стыке «фикшн» и «нон-фикшн».

Но так ли это важно для нас?

Ведь все, что произошло с этими детьми и их воспитателями потом, настолько ирреально, что степень авторского вымысла может быть любой: все равно для того, чтоб представить и осмыслить участь детей и Старого Доктора, не хватит никакого воображения.

Разворот из польского издания книги.
Фото: издательство Media Rodzina

Слова в «Дневнике Блюмки» берут на себя функцию повествовательно-лирическую – из них мы узнаем, на каких принципах строилась жизнь в Доме сирот, из чего состояли ее будни и праздники и что для Корчака означали максима, которая стала названием его знаменитой книги – «Как любить детей».

Они рисуют не благостно-идиллический, но в общем-то гармоничный и счастливый мир детства воспитанников Дома. Счастливый, как это ни парадоксально, хотя «сиротство» и «счастье» – слова-антонимы.

Мир книги, так же как и мир реального Дома сирот, построен на добрых основаниях – доверии, дружестве, общих делах, равноправии и взаимном уважении детей и взрослых.

Картинки в книге многозначительней и горше, чем слова. И именно они – иносказательно, метафорически – берут на себя тяготы рассказа о будущей трагедии жизни Старого Доктора и его подопечных. Трагедии, которая в слова о мирной жизни Дома просто не вмещается.

Работа над книгой шла несколько лет. Хмелевская вспоминает, что за полгода она перечитала все что могла о Корчаке – и поняла, что он вряд ли порадовался бы появлению еще одной книги, описывающей его последние месяцы (которые всего-навсего последовательный вывод из всей его жизни).

Обычно пишущие о Корчаке акцентируют внимание на том, что у него отобрали в самом конце. Но то, что случилось в конце, для Корчака было наверняка куда менее важно, чем то, что он делал всю жизнь, то, что ему удалось построить. Собственно, книжка именно об этом.

Чтобы сделать эту книжку, я должна была полностью отмежеваться от знатоков и экспертов.
Я не могла думать, понравится ли это педагогам, психологам, учителям, а может, не понравится евреям, немцам или полякам. Мне нужна была свобода на собственных условиях.
Я распечатала множество фотоснимков воспитанников Корчака и рассматривала их во время работы. Очень люблю старые фотографии – люди с них смотрят прямо на меня.

Ивона Хмелевская

В одном из интервью Хмелевская призналась, что никогда не знает, что именно ее вдохновит на книгу. Однажды это были трещины на асфальте. А в другой раз – пустой стол. Кажется, что во время работы над «Дневником Блюмки» Хмелевскую вдохновляла обыкновенная линованная бумага, из которой делают школьные тетради или блокноты для записей. В такой тетради или блокноте, по представлениям писательницы и художницы, могла вести свой дневник Блюмка.

Ивона Хмелевская много месяцев собирала пожелтевшие листы, документы 1930-х – разлинованные тетради, вырезки из газет и журналов мод, старые рекламы, книжные обложки, конверты, упаковочную бумагу. Еще она собирала предметы той эпохи – чемоданы, прищепки для белья, старые вывески, деревянные игрушки; кропотливо воссоздавала атмосферу предвоенной Варшавы – мир, которого уже нет. Находила довоенные фотографии, вглядывалась в глаза детей, пытаясь понять, о чем они думают.

На обложке книги – Корчак, глядящий вверх, а над ним – то ли тетрадный лист, то ли ковер-самолет в косую линейку, на котором восседает Блюмка, то ли влетая в будущее повествование, то ли, наоборот, воспаряя над обыденностью будней. А на задней странице обложки стремится куда-то за пределы листа одинокий белый самолетик.

Между этими двумя бумажными самолетами уместилась целая жизнь, рассказанная Блюмкой.

Удивительна изобретательность, с которой Хмелевская обыгрывает линованные листы. В ее книге они могут становиться чем угодно – качелями, клеткой для птицы, ступеньками, разбитым окном, стопкой книг, бельевой веревкой, батареей, на которой сушатся детские варежки, перилами балкона, на котором стоит Старый Доктор; а в самом конце – вагоном товарного состава…

Каждый разворот книги посвящен какому-нибудь ребенку или эпизоду из жизни Дома сирот. Другой, не менее важный «рассказчик» – иллюстрации-коллажи, в которые вмонтированы обрезки ситца, старые почтовые открытки, фотокарточки, вырезки из довоенных газет, афиши, конфетные фантики и т.д. Здесь они не выглядят как раскрашенная в тон времени стилизация, а работают на достоверность образов и сразу вовлекают в эпоху, в город, в детские судьбы.

Голоса и портреты детей – едва ли не главное в книге. Может быть, современный ребенок прочтет, увидит, запомнит и полюбит их: Ривку, которая выиграла состязания по метанию снежков в День первого снега; Регинку, которая лучше всех рассказывала сказки на ночь; смешную Полю, которая засунула в ухо горох, и Пан Доктор сумел его вынуть лишь через два дня, а потом этот горох Поля посадила, и он разросся выше прочих.

Может быть, запомнит события, сопровождавшие жизнь Дома сирот – День первого снега, День праздника кухни, День хороших поступков.

Может быть, поймет, когда вырастет, что высказывание книги – это еще и послание Корчака, обращенное ко всем нам; послание о том, как любить детей.

Во второй части описываются основные принципы, действующие в Доме, то есть взгляды Старого Доктора – квинтэссенция книг «Как любить ребенка» и «Право ребенка на уважение», цитаты из работ Корчака, пересказанные ребенком.

В этой книге совершенно нет насилия, и дети воспринимают её совершенно не так, как взрослые. Взрослые знают историю и знают, куда поехал вагон с последней страницы, а дети воспринимают её как книгу про детей, которые жили сто лет назад. Эта книга на самом деле не о Холокосте, а о правах ребенка.

Ивона Хмелевская

Хотя в книге напрямую не говорится, что произошло с детьми, не произносится слово «Холокост» и нигде не упоминается, что все эти дети были евреями, но внимательный читатель все поймет. О том, что дети еврейские, говорят прежде всего непольские имена некоторых: Блюмка, Абрамек, Арон, Ривка, Хаимек. Но еще и, конечно, тетрадные страницы, напоминающие талес; мотив дерева, вырванного с корнями; звезда Давида (и ее элементы – там, где конверты, рисунок трещин на стекле и крышка детского «секретика»); семисвечник, сплетенный из цветков лилии. О дальнейшем ребенку расскажут родители…

Заканчивается книга 1 сентября 1939 года – это день, когда нацисты оккупировали Польшу. Но это и день начала учебного года. Прерванный урок немецкого в Доме сирот, недописанные немецкие слова.

А на последней странице – вагон товарного поезда, в котором детей вместе с их воспитателями увезли в концлагерь. Он из той же линованной бумаги. В рифму с линейками листа – линейки вентиляционной решетки в верхнем углу вагона.

Поверх страницы с изображением вагона брошено перо с указующим перстом на конце. В первый момент можно подумать, что это обвинительный указующий перст. Но это – еще и традиционная еврейская указка для чтения Торы. Называется «яд», рука.

…стальное перо в конце книжки превращается в яд – металлическую руку с указующим перстом, которую используют в синагогах, чтобы не прикасаться к священным текстам. И я не прикасаюсь к тому, что произошло потом, не могу.

Ивона Хмелевская

Наверное, в книге есть еще такие «указки»-подсказки, и читателю они могут рассказать больше, чем может показаться на первый взгляд. Но главное и так сказано. «Долго могу еще писать, но Пан Доктор уже гасит свет. Об остальном расскажу утром…» – записала Блюмка на последней странице. Больше ее голоса в книге мы не услышим.

Последняя запись в дневнике – чья-то короткая пометка о том, что потом пришла война, которая забрала и дневник Блюмки, и что дневник – это для того, чтобы не забывали (в оригинале: «паментник – для того чтобы не запомнеч»).

Фото: polradio.pl, sewa7.livejournal.com,
«Лес Рук», Media Rodzina