23 апреля исполнилось 190 лет со дня рождения писателя-реалиста Николая Помяловского, признанного блестящим прозаиком и беллетристом при жизни. Именно ему принадлежат известные и ставшие крылатыми выражения «кисейная барышня» и «мещанское счастье», однако их происхождение сейчас малоизвестно ввиду отсутствия Помяловского во всех учебниках по литературе.

Чем же так не угодил «пролетарский писатель»?

Певец «униженных и оскорбленных»

Для истории русской литературы Николай Герасимович Помяловский, благодаря собственным силам и таланту, стал значимой фигурой. Он был одним из первых писателей, кто с беспощадной правдивостью и социальной остротой изобразил жизнь низов российского общества, предвосхитив многие темы и мотивы, которые впоследствии будут развиты другими классиками. Его творчество – это боль за судьбу маленького человека, выживающего в условиях нищеты, невежества и морального разложения в равнодушном мире. А его произведения – анализ причин такой несправедливости.

На момент выхода его «Мещанского счастья» в 1861 году современники зачитывались «Записками охотника» Тургенева, в которых также были яркие образы простых людей и их тяжелая жизнь. Но главным героем выступал наблюдающий и сочувствующий им дворянин, а простым людям отводилась роль декораций общей картины.

За этот дворянский взгляд «сверху-вниз» на проблемы русского пролетария и критиковали Тургенева писатели-разночинцы. Поэтому новое видение Помяловского имело большой успех.

Дмитрий Писарев в своей статье «Роман кисейной барышни» отметил, что повести Помяловского открыли новый мир петербургского чиновничества низшей руки, с его неприглядной, серенькой жизнью, мелкими интересами и незатейливыми идеалами.
Секрет такого признания крылся в том, что писатель и сам был выходцем из низов. Ему не надо было наблюдать за жизнью бедняков, он и сам к ним принадлежал.

Тернистый путь

Николай Помяловский происходил из семьи потомственных священников. У него было пять братьев и две сестры. Отец служил при Малоохтинской кладбищенской церкви в Петербурге и хорошо знал грамоту, поэтому сам обучал сына чтению и письму. Биографы отмечают его живой, трудолюбивый и любознательный характер в детстве. Однако прогулки по Малоохтинскому кладбищу вдоль плит и крестов засели в сознании ребенка, что, несомненно, сказалось на его личности и временами мрачном стиле повествования. Даже его автобиографический герой, художник Михаил Михайлович Череванин, имеет прозвище «Тёмное кладбищенство».

Но детство мальчика закончилось, когда в восемь лет его отдали в Александро-Невское духовное училище, в «бурсу».

На тот момент духовное училище переживало реформу и сложившаяся обстановка усугубляла и без того тамошнюю тяжелую жизнь. Чтобы решить проблему необразованности сельского духовенства, священников заставляли под страхом лишения прихода поступать в училище. При этом потоки не делили по возрастам, и восьмилетний Николай учился вместе со взрослыми мужчинами.

В коллективе царило то, что сегодня называют «дедовщина». Ко всему этому, одним из излюбленных педагогических методов воспитания были розги. Внимательный Помяловский вел подсчёт, согласно которому за 8 лет обучения его выпороли четыреста раз, «кроме того, он почти каждый день стоял на коленях, часто бывал оставлен без обеда и подвергался другим наказаниям» (Глинский Б.Б. «Жизнь Николая Помяловского», 1898). От всего этого бурсу он возненавидел всей душой, что нашло отражение в его знаменитом произведении «Очерки бурсы», где себя он представил под кличкой «Карась».

В старших классах Николай мог постоять за себя, потому что считался отпетым даже для бурсаков. Один из его друзей вспоминал историю их знакомства:

«Он шел по мосткам в порыжелой казенной шинели, ободранной и истасканной донельзя, шапка нахлобучена была по самые уши, воротник поднят, и из-за воротника виднелся один только глаз со шрамом.
– Это Карась, – шептали мне товарищи.
– Карась? – громко спросил я.
– Тише!.. Услышит, так рад не будешь: побьет».

(Борис Вальбе «Помяловский»)

Тем не менее, училище он окончил с хорошим аттестатом, но характер Помяловского изменился не в лучшую сторону. Он ожесточился, стал недоверчивым и замкнулся в себе. По словам его ближайшего друга, даже с ним он никогда не был полностью откровенен. О семье и вовсе не говорил, опасаясь, что ему ответят насмешкой над его лучшими чувствами. А отдушиной ему стали книги. Он увлеченно читал все, что попадалось в руки.

Поэтому, когда он перешел в Петербургскую духовную семинарию, он с огромным удовольствием стал одним из редакторов журнала «Семинарский листок», выходившего раз в неделю. И здесь обнаружился его недюжинный талант. Его статьи, рассказы и сочинения на уроках каждый раз производили большое впечатление. Но острота и вольность этих работ со временем заставила руководство семинарии запретить издательство журнала, после чего интерес к учебе у Помяловского пропал и в этот раз закончил он с плохим аттестатом.

По окончании учёбы бывший бурсак два года был без работы. Зарабатывал, где приходилось – читал с дьячками по покойникам, пел в церкви, давал частные уроки, переписывал бумаги. Но принять посвящение отказывался. Вместо этого он занимался самообразованием и пробовал себя в писательстве. И пробовал успешно. Несколько его педагогических статей и очерков были опубликованы в «Журнале для воспитания». Помяловского постепенно стали замечать. И вскоре он познакомился с К.Д. Ушинским, который пригласил его преподавать русский язык в Смольном институте благородных девиц. Однако, разойдясь во взглядах на преподавание с педагогами института, бросил это дело.

«Из грязи в князи» и обратно

Бедственное положение писателя закончилось только после публикации «Мещанского счастья» в журнале «Современник». Признание обрушилось на Помяловского и привлекло к нему видных литераторов, а Чернышевский и Некрасов заплатили ему щедрый гонорар. К сожалению, вторую часть повести читатель увидел не сразу. Добившись славы, вчерашний разночинец не стал противиться её искушениям и праздновал свой успех так усердно, что попал с белой горячкой в Обуховскую больницу. Там его продержали месяц, где он и начал работать над «Молотовым», который произвел на читателей еще большее впечатление. А чтобы решить его финансовые проблемы, Некрасов стал платить от редакции «Современника» определённое содержание.

Но и это не спасло Помяловского от страшного порока, которому подвержены многие писатели. Стремительно его характер портился, он приобрёл сомнительные знакомства в низших слоях населения Петербурга, стал кутить и пропадать неизвестно где. Вместе с этим он продолжал писать и печататься. Периоды забвения чередовались с активной работой.

В письме 19 марта 1862 года Помяловский просит Некрасова спасти его от «позору», поскольку он «под пьяную руку пропил» «78 рублей кредитными билетами и шесть рублей серебром, принадлежавших воскресной школе, где Помяловский работал в благотворительных целях» (Макеев М.С., 2017).

В июне 1862 года правительство приостановило издание «Современника», Чернышевский был арестован. Это еще больше подкосило писателя, он пытался покончить с собой, но в итоге загорелся идеей нового романа – «Брат и сестра», который, к великому сожалению, лишь пополнил список утрат в русской литературе. Согласно замыслу – брат и сестра, наивные люди гуманных идей, опускаются все ниже и кончают приютами на Сенном рынке. Помяловский думал показать дома терпимости, воровские притоны и даже описать проституток. Но в попытках понаблюдать и изучить это население, писатель лишь быстрее падал на дно.

Помяловский отдавался «своему пороку целыми неделями и месяцами». «Под конец жизни страсть к вину приняла в нём невероятные размеры. В самых грязных трущобах, на Сенной, отыскивал он каких-то приятелей и целые недели проводил с ними в оргиях и бесшабашном кутеже. Приходя в себя, Помяловский сам ужасался своего положения и чувствовал, что заходит очень далеко; своей страсти он боялся. “Это болезнь, – говорил он, – страшная болезнь, которая медленно разлагает человека и даже доводит до подлости – я этого больше всего трушу”» (Городецкий Б., 1905).

Биографы писали о нём как о талантливом писателе, но в моральном отношении совершенно опустившимся человеке.

Брат постоянно получал от него записки подобного содержания:

«Володя, я сильно пью! Возьми меня!.. Если ты не согласишься на этих днях отобрать от меня деньги, я пропью свою душу. Я хвораю уже… Мочи нет и жить, братец, тяжело; хочется хоть в водке забыться, хотя и понимаю, что это не дело. Володя, спаси меня! Иначе, клянусь честью, я погибну!..» (Борис Вальбе «Помяловский»).

Две стороны одной страницы

Можно было бы подумать, что причиной падения гения стало признание, к которому Помяловский шел с большим трудом и усердием. Но нам самом деле, корень этого зла намного глубже и зародился еще в детстве писателя. Как он сам признавался: «Первый раз пьян я был на седьмом году. С тех пор … страсть к водке развивалась крещендо и диминуендо».

Атмосфера похорон и поминок в церкви и на кладбищах способствовала тому, что еще до первой пробы своего пера он уже боролся с пагубной привычкой. В ненавистной ему бурсе она расцвела гнойником, потому что пьянство там считалось доблестью.

Писательство в семинарии стало кратковременным спасением. Дело, которое ему по душе, могло оторвать Помяловского от водки, но запрет на выпуск журнала стало костью в горле, которую можно было только запить. «Куда же теперь я дену свои досуги? Герминевтику, что ли, долбить? Дудки, брат! Лучше пить буду» – пишет он своему другу Благовещенскому.

Помяловский пришел в русскую литературу как разоблачитель пороков общества, но сам так и не смог справиться со своим. Его жизнь ходила по тонкой грани между талантом и внутренней тьмой. К сожалению, последнее оказалось сильнее.

Осенью 1863 года у него случился очередной приступ белой горячки, вследствие которой у него открылась опухоль на ноге и вскоре он умер от гангрены на 28-ом году жизни.

Деньги на достойные похороны писателя собрал Некрасов. Николай Герасимович Помяловский нашел покой на православном кладбище Малой Охты, недалеко от алтаря церкви, где служил его отец.