Качество образования // Тема дня

Максим Пратусевич: «От того, что учитель прочитает ФГОС, ему не будет ни холодно, ни жарко»

Мало кто понимает, что он учится для себя. Потому что люди просто не могут себе представить, как это – «для себя».

Максим Пратусевич: «От того, что учитель прочитает ФГОС, ему не будет ни холодно, ни жарко»
Фото из архива Максима Пратусевича

Что такое хорошая школа (спойлер: это далеко не всегда и не обязательно про рейтинги), почему нужно настороженно относиться к «развивашкам» в дошкольном возрасте и почему вообще «слишком много развития – это плохо»? Об этом мы говорили с директором Президентского физико-математического лицея Санкт-Петербурга, заслуженным учителем РФ Максимом Пратусевичем.

«Пока вред от пребывания в школе меньше пользы, педагог остается в школе»

– В одном из интервью вы говорили, что хорошая школа отличается от плохой тем, что в ней должны быть интересные учителя. Как вы определяете такого учителя?

– С ним должно быть интересно общаться, он должен быть разносторонним и у него должна быть самостоятельная позиция, внутренний стержень.

При этом хороший учитель и хорошая школа для каждого ученика свои, но они должны подходить друг к другу как ключик к замочку: что для одного замечательно и прекрасно, для другого – тоска смертная. Пример из моей жизни – заслуженный учитель Владимир Васильевич Бакрылов, я у него учился и разве что не боготворил, для меня он был вообще замечательный. Но при этом моя одноклассница, с которой у меня прекрасные отношения, с трудом выносила его уроки, и у неё совершенно не было пиетета по отношению к нему.

Невозможно сказать, что существует универсальный хороший учитель для всех, потому что для кого-то он будет обязательно плохой.

И все-таки хороший учитель – это прежде всего учитель, который знает свой предмет во всех нюансах, и желательно, чтобы он этому предмету всё время учился. Я математик, я всё время читаю математическую литературу, узнаю что-то новое, слушаю, что люди говорят по поводу развития науки, стараюсь быть в курсе того, что происходит.

Фото из ВК

– Вы когда говорите про приоритетность предметного знания, означает ли это, что учитель в школе не обязательно должен быть с педагогическим образованием и даже лучше, может, чтобы он был, например, математиком, у которого нет опыта педвуза, но который пришёл в школу со знанием предмета?

– При условии, что ему будет интересно думать о том, что и зачем он делает в школе и как общаться с детьми. У меня математиков меньше половины с педагогическим образованием, в основном все – с университетским. Есть и призёры международных и всероссийских олимпиад, которые работают учителями математики. Что их отличает от других? Они размышляют. А возможность размышлять о методике, о педагогике у них появляется именно потому, что им не нужно думать про математическое содержание, они его понимают во всех взаимосвязях. Им не приходится отвлекаться на то, как решается задача. Зато можно думать о том, как объяснить её решение детям. Поэтому знание своего предмета первостепенно. Это даёт свободу.

Но учитель – человек, который себя отдаёт детям. Чтобы отдавать, нужно иметь что отдавать, быть наполненным чем-то, причём желательно не только своим предметом.

Я очень ценю чувство юмора, ну и, конечно, лошадиное терпение должно быть. Если это есть в человеке – тогда всё получится.

– Бывают такие случаи, когда человек вроде бы знает предмет, всё у него получается с детьми, и с чувством юмора неплохо, а терпения не хватает?

– Бывает.

– Уходят?

– Уходят. Идеальных людей ведь нет. Бывает, что человек ух как полезен, но при этом токсичен, как сейчас модно говорить. Пока вред от его пребывания меньше пользы, педагог остается в школе. Решение за мной, хотя кому-то оно может показаться ошибочным. Но на то я и директор.

– А если терпения не хватает, потому что педагог выгорел (тоже вот модное понятие «выгорание»)?

– Я практически не наблюдал у нас выгоревших людей. Это же просто гигиена. Нагрузка нужна небольшая, отдыхать надо, деятельность менять. В лицее средняя нагрузка на учителя – 19,5 часов в месяц, чуть больше ставки. Это немного.

– Но у учителей появилась и другая нагрузка – чаты, мессенджеры, электронные почты…

– Я стараюсь ограждать.

Во-первых, это не является их обязанностью, у нас далеко не все учителя в этих чатах состоят, да и классные руководители тоже. Я, будучи учителем, например, в чатах не состою.

Я вступил в родительский чат как отец своей дочери, после чего в чате стала мёртвая тишина, прерывающаяся редкими сообщениями. И моя супруга сказала: «Выйди уже оттуда». Я вышел, там что-то зашевелилось, но не так чтобы очень.

Во-вторых, у учителя есть свободное время, он не должен быть доступным день и ночь – ни мне, ни кому-то еще.

Я в случае только экстракрайней необходимости позволяю себе звонить коллегам в выходные дни.

– С родителями это тоже проговаривается?

– Каждый педагог устанавливает границы сам. К тому же у нас электронный журнал для общения с родителями. Многие вещи там автоматизированы. Скажем, записочки от родителей о том, что ребенок отсутствует, можно теперь написать через электронный журнал. Прислали медицинскую справку, освобождение от физкультуры – мы проставили, что ребенок болел. Не надо встречаться, не надо даже переписываться. Классный руководитель нажимает на кнопочку, что принял к сведению, – и всё.

Это просто разумная организация жизни, которая снимает с классного руководителя необходимость бегать по учителям и объяснять, что Васи сегодня нет по уважительной причине. Информационные технологии должны облегчать жизнь, а не усложнять её.

– То есть если учитель создает чат – это его инициатива?

– Родителей, скорее. А дальше они либо создают, и учитель там что-то пишет, либо нет. Чаще у нас учителя с детьми общаются, причем во «ВКонтакте». Может быть, потому что у нас старшая школа, началки нет, и уже к 8-му классу дети сами по себе, а родители мало в этой школьной жизни участвуют. Поэтому особых предпосылок к выгоранию у наших педагогов, как мне кажется, быть не должно.

«У нас не было особых проблем с дистантом»

– Почему, как думаете, родители боятся (не хотят) цифровизации и дистанта?

– Образование – вещь комплексная и многомерная: это обучение, это воспитание, это общение. В зуме попробуй повоспитывай, пообщайся! Как? Когда ты на уроке, а ученик соседа толкнул, ты можешь разобраться, почему. Ребенок тебе объяснил – и сам понял в этот момент, что можно, а что нельзя. А на дистанте? Просто часть чего-то важного отсекается.

Есть разница, вы пришли в театр и смотрите спектакль или телевизионную запись этого спектакля? Две большие разницы! Это как передача музыки по радио: низкие и высокие частоты отрубились, они вроде не слышны, но на музыку влияют. Спектакль в театре смотришь на одном дыхании. Я прекрасно помню «Историю лошади» в БДТ, смотрел три раза, каждый раз обливался слезами, когда Холстомер умирал. А потом показали «Историю лошади» по телевизору. Я сел, чувствую: не могу смотреть, это совсем другое. Так и здесь.

На дистанте уходит чувство сопричастности, а голая информация, оказывается, не интересна, ученику приходится заставлять себя, чтобы слушать учителя.

Мало того что дистант – это не то же самое, что уроки в школе, так ещё и образование не сводится только к передаче информации. Потому что информации в интернете и до пандемии было более чем достаточно, только никто особо не горел желанием ее воспринимать. И пандемия в этом смысле ничего радикально не изменила.

В интернете дети пишут в блогах: «я перешёл на онлайн-образование», «я перешёл в онлайн-школу». А почему перешел? Да потому что обычную школу он видел в гробу в белых тапках – отстаньте вы от него с этим общим образованием!

Наверняка он серьезно занимается спортом и в школе появлялся раз в три дня, либо ходил в школу, а его там все обижали, он ни с кем не общался, и вообще аутист… Но это выбросы.

– Что значит «выбросы»?

– Статистические выбросы, исключения. А бывает ещё, когда онлайн-школа – лучше, чем школа обычная.

Если у тебя математику преподаёт колхозный тракторист или если ты приходишь в школу, а все учителя ведут урок в манере: «Дети, открыли учебник, прочитали, законспектировали, я пошла кофе пить», зачем туда ходить? Тогда и онлайн, и цифровизация, и всё остальное имеет смысл.

– Многие говорят о том, что проблема дистанта в том, что учителя из традиционной школы фронтальный урок перенесли, по сути, в зум.

– Ничего тут трагического нет. Если дистант интересный, почему нет? Если учитель интересен офлайн, он будет интересен и онлайн.

Другой вопрос, если в школу ребенок пришёл, топал ногами, то в зуме – выключил камеру, и всё. А образование, на мой взгляд, – это всегда насилие. Насилие не в том, что тебе в глаз дадут, а в жёсткой структуре. Начиная с того, что, если ты не пришёл на урок, это прогул, ты злодей, а если компьютер не включил, всегда можно объяснить техническими сложностями, «я не виноват» – и пошла расслабуха.

На дистанте более-менее всё было прилично там, где ученики мотивированы.

У нас не было особых проблем с дистантом. Да, поначалу имелись какие-то технические сложности, но мы подумали, как наладить обратную связь, как показать каждому ребенку его ошибки в письменной работе, – и всё. Но при этом, поскольку ученики были мотивированы, у меня почти не было с ними проблем, что кого-то я не вижу, не слышу, что кто-то отвлекается или не сидит за экраном.

У меня есть доктрина, что, если ученик пропустил урок, а на следующем уроке пришёл и всё понимает, значит, предыдущий урок мой был зря.

– То есть если не возникло вопросов в ходе нового урока?

– Да. Человек должен прийти и чувствовать, что он пропустил урок. «Я вчера пропустил, и теперь мне плохо от этого». Пот­ому что иначе, если можно пропустить урок и чувствовать себя прекрасно, кому этот урок был нужен? Если уроки педагога не представляют особой ценности, и дети не очень хотят учиться, тогда начинаются все эти прыжки на батуте и прочие развлечения. Но, с другой стороны, все это работает в условиях встроенной жёсткости системы, которая у нас в школе есть. Плохо учишься – будут последствия.

Фото из ВК

«Ко всем этим кружкам, “развивашкам”, во всяком случае в дошкольном возрасте, я отношусь с очень большой настороженностью»

– А давайте еще про мотивацию. В начальной школе учителя часто жалуются родителям: мол, ваш ребёнок не мотивирован, вы, родители, скорее сделайте с этим что-нибудь. А родители, в свою очередь, считают, что мотивировать должен учитель. В чём проблема с мотивацией? Где её взять?

– Сформулирую так: познавательная активность заложена природой. Младенец ползает, исследует мир – это его природа, эволюционный механизм. Если он не исследует мир, он загнётся, еды не найдёт. Другой вопрос, что дальше начинаются всякие когнитивные дела, в частности связанные с тем, что, если память и воображение не тренировать, их не будет. И если не заниматься сложной мыслительной деятельностью, её тоже не будет.

– Многие родители, услышав, что ребенку надо развивать память, воображение, мозг, побегут отдавать его в один кружок, второй, третий, четвертый. Потому что уверены: сейчас мы его разовьём как следует, и в школе ему будет легко.

– Слишком много развития – плохо. Во всяком случае для школы. Нужно следовать естественным склонностям и понимать, что ребёнок почти всегда берёт пример с родителей.

Если родитель читает – и ребёнок будет читать. Если родитель смотрит ситком – и ребёнок смотрит ситком вместе с ним. Поэтому чем родитель занимается, тем и ребёнок будет заниматься.

А ко всем этим кружкам, «развивашкам», во всяком случае в дошкольном возрасте, я отношусь с очень большой настороженностью.

– Потому что есть риск перестараться и замучить ребенка?

– Замучить так, что в школе ему уже ничего не надо будет. Всему своё время. Вот моя собственная дочь недавно стала фанатом оперы.

– Правильно я понимаю, что она полюбила оперу потому, что вы её любили и слушали?

– Я люблю оперу, слушаю её дома, на работе. Но я не таскал её по театрам. Я раньше спрашивал ее: хочешь пойти послушать? – Нет, не хочу. – Не хочешь, не иди, значит, схожу сам. И вот она доросла до 15 лет, ей стало интересно, она уже сама мне говорит: «Давай сходим».

Фото Александра Чупрова

– Приятно?

– Да. И она сказала: «Спасибо, родители, что вы меня не таскали».

– То есть вы не совершали педагогическое насилие?

– В любом случае насилие должно быть сопряжено с удовольствием. «Пошли в музей, поглазеем, а потом зайдём в кафе с пирожными». В музее ходим опять же не согласно строго намеченному плану. – Пап, я устала. – Ну, пошли на выход.

Ничего страшного, что не прошли за один раз все залы в Эрмитаже – ребёнок должен получить удовольствие, чтобы остался образ и желание на будущее.

Средний ребёнок недавно сказал: «Пап, пошли в музей в воскресенье». Он мне предлагает, а не я ему, понимаете?

– Получается, важно дождаться этого момента, когда тебе ребёнок сам скажет?

– Он должен знать о том, что такая форма досуга вообще существует – сходить в музей, в театр, на выставку, погулять, посмотреть, и что для этого не нужно записываться в специальный кружок. Ты идёшь по улице и говоришь ему: «Ой, смотри, какой дом красивый, смотри, какая скульптура необычная». А потом ребёнок – тебе: «Я закончил заниматься. Можно я погуляю, посмотрю дома?»

Но перекармливать тоже нельзя, даже так: должно немножечко не хватать. Человек должен чувствовать, что ему что-то недодали, и надо бы добрать самому.

– То есть элемент здоровой скуки должен быть?

– Конечно. И ощущение, что дальше еще идти и идти!

Как-то мои выпускники сказали: «Знаете, Максим Яковлевич, мы выпустились из школы с ощущением, что ничего не знаем о математике и что математика – это такой безбрежный океан». А параллельный класс вышел с ощущением, что, грубо говоря, математика-то всё, закончилась, пару интегралов еще осталось посчитать, а большего и нет ничего. Задача педагога – давать ребенку ощущение, что мир огромный, непостижимый, непознаваемый, чтобы его хотелось постичь и познать.

Фото из ВК

ФГОС – это из мира бумаг

– Вы говорили, что ФГОС никакого реального отношения к образованию не имеет. А что имеет?

– ФГОС, по закону «Об образовании», – это система требований: к условиям организации, к форме и содержанию образовательной программы, к кадровому и материальному обеспечению. Система требований – и больше ничего.

У меня на столе лежит учебник, много задачников, журнал «Математика в школе», «Квант», ещё что-то. Но ФГОС или примерная программа не лежат. Они где-то в параллельном мире существуют. От того, что учитель их прочитает, ему не будет ни холодно ни жарко.

Когда умный человек написал учебник, в котором раскрыл тему «Квадратное уравнение» через задачи, и я даю эти задачи детям, они над ними думают, и у них в голове что-то переворачивается, или если я сам для урока придумал, как интересно изложить тему, – вот это польза. А перечислять, что должны знать педагоги, – это из мира бумаг. Ни стандарт, ни примерные программы, ни рабочие программы не имеют отношения к работе учителя.

ФГОС закрепляет существующее положение вещей. А когда он пытается сделать несуществующее положение вещей существующим, ничего не происходит. Ну например, второй иностранный язык, который в стандарте заявлен. Что, все бросились его изучать? Нет. Стало лучше с его изучением? Нет.

– То есть гораздо полезнее блоги учителей в соцсетях, потому что они как раз про существующее положение вещей?

– Правильно, если это конкретно: а давайте будем рассказывать про «Войну и мир» вот так, потому что так, оказывается, можно.

По поводу роли всех этих документов Константин Ушинский сказал: «Никакая реформа образования, никакое улучшение школы невозможны иначе, чем через голову учителя». Это означает, что сначала надо поселить мысль учителю в голове, а потом он будет её транслировать. Если пытаться обойтись без учителя, ничего не получится.

«Образовывать надо всех, кто хочет образовываться»

– В этом году у детей на ОГЭ по математике были проблемы с практико-ориентированными задачами. Почему?

– С ОГЭ вообще были большие проблемы. Значительная часть девятиклассников ОГЭ не сдала, по математике во всяком случае. Причин много. Одна из них – в прошлом году была халява, ОГЭ отменили. В этом году тоже думали, что отменят, пандемия-то идёт. А когда не отменили, случилась неприятность. Опять же почему? Потому что ребенок учится для ОГЭ. Его учат для ОГЭ, а не для него самого. А во время пандемии он вдруг стал учиться не для ОГЭ. Ведь если ОГЭ нет, зачем напрягаться?

Сейчас система профтехобразования в Санкт-Петербурге принимает по конкурсу аттестатов – 4,7–4,8 проходной средний балл на некоторые специальности. А те, кто не поступают, идут в 10-й класс.

Получилась анекдотическая ситуация: с одной стороны, пациенты 10-х классов школы по смыслу – девятиклассники, желающие заниматься в профильных классах, а с другой стороны, фактически в большом количестве это те, кто не поступил в колледж по среднему баллу аттестата.

Школа – она не на Луне, школа внутри общества, и мы периодически утыкаемся в общественные проблемы, решение которых повесили на школу. Это к вопросу о том, что образовывать надо всех.

На мой взгляд, образовывать надо всех, кто хочет образовываться. Образование должно быть доступным, но, возможно, не должно быть общеобязательным.

Или еще говорят: все имеют право на образование. На самом деле получать образование – это обязанность. А поскольку приходится учить всех, возникает проблема: как научить того, кто не хочет, потому что сделать так, чтобы он хотел, далеко не всегда получается.

– Опять же всё упирается в мотивацию.

– Условно: почему китайцы хотят получить образование? Потому что, если получил среднее образование, ты большой молодец. Если не получил, значит, будешь рис по колено в воде выращивать. А если ты высшее образование получил, то всё, жизнь удалась. При этом образование (последние три класса школы и высшее) там платное до сих пор.

Люди покупали книжки, пока они были дефицитными. Дефицитными перестали быть, и вроде как не надо. Это образования тоже касается. Ещё 100 лет назад люди бились за то, чтобы получить среднее образование, 10 классов. А уж институт – это вообще было ух! И это ведь относительно недавно происходило. А сейчас образование – для всех. С одной стороны, это общественное благо, с другой стороны, оно потеряло свою ценность именно потому, что стало общедоступным. Если перед тобой всё время лежит хлеб, ты не будешь его добывать. Зачем? Ты будешь мозг выносить и требовать чего-то другого.

Мало кто понимает, что он учится для себя. Потому что люди просто не могут себе представить, как это – «для себя».

– И тогда люди за хлебом получше идут в авторские школы?

– Нет. Там, мне кажется, немного другая схема работает. В авторскую школу приходят не ради образования самого по себе, а за плюшками – малые группы, индивидуальное отношение, индивидуальный темп прохождения программы, организационные форматы, подстроенные под каждого конкретного ребенка.

У меня была история, я всё время её вспоминаю. В класс пришёл ребёнок, нормальный, но ругался матом. Дети смотрели на него: ты что, дурак? Потом пришел в каких-то модных дорогих кроссовках, а ему говорят: ты бы лучше контрольную написал. Его очень корёжило. Он не выдержал, ушёл. Вот она, сила коллектива! Макаренко всё-таки прав был: если у коллектива правильные цели и ценности, он очень сильно на тебя влияет и эти цели и ценности навязывает. Как минимум 50% успеха лицея в том, что дети вращаются в среде себе подобных. Более того, они в том числе за этим к нам приходят.

– Чтобы найти себе подобных?

– Да.

Фото из ВК

Вечная школа

– Как вы считаете, хорошая школа может быть массовой и транслировать свой опыт другим школам? Есть же хорошие школы, много хороших школ…

– В хорошей школе должен быть нормальный директор, который любит своих учителей, защищает их от несправедливости, за детей болеет-переживает.

Но опять же хорошая школа для каждого своя. Если у ребенка оба родителя пьяницы, и ему вообще домой возвращаться не хочется, то для него хорошая школа – та, в которой он может провести целый день, в которой его покормят, обогреют, погладят по головке в первую очередь. А во вторую уже математика с русским языком.

Для кого-то хорошая школа – та, которая предлагает 11 лет жизни прожить ярко, интересно, чтобы было что вспомнить, чтобы был коллектив. А то, что ЕГЭ на 50 баллов написал, – наплевать сто раз! А в нашей школе важны академические успехи, научная работа, исследования, творчество…То есть хорошие школы абсолютно разные. И каждому ребёнку нужна своя, а значит, тиражировать опыт можно, только понимая входящие условия.

– А вашу школу называют школой Пратусевича?

– Нет. Полагаю, что нет. В том-то всё и дело, что наша школа выше любого своего директора.

Я завтра уйду, а школа останется. Она 60 лет до меня была. Я надеюсь, что и после меня будет.

Я не автор ни в коем случае. И таких школ много. Школу Караковского, школу Тубельского, Ямбурга знают уже по именам. Но кто директор СУНЦ МГУ, Лицея «Вторая школа»? Это школы, которые выше своего директора. Они уже сами его формируют. И мы такие. Не важно, кто ректор в Московском, Санкт-Петербургском государственном университете – это вечная история: они существуют на определённом уровне и будут существовать вечно.

– То есть вам интереснее работать в вечной школе, чем было бы в авторской?

– Да, конечно. Я в ней и работаю. Возможно, мне было бы интересно создать что-то новое, но это моя родная школа. Я здесь с 1987 года без перерыва. Пришёл в 9-й класс – с тех пор тут и живу. И меня здесь всё устраивает, мне не жмёт.

«В чиновники не иду, всячески отбрыкиваюсь»

– Вот сейчас мне бы хотелось услышать, что школа – это ваше место силы.

– Да, это правда. У меня место силы – Петербург, и конкретно эта школа. Я очень хорошо здесь себя чувствую, это моё.

– Что даёт эту силу? Учителя? Дети?

– Я люблю, чтобы был осязаемый результат – дети выпускаются хорошие, учителя приходят новые, что-то строится… В чиновники не иду, всячески отбрыкиваюсь, я там не буду чувствовать отдачи.

– Звали?

– Конечно. Всякое бывало. Но когда управленцы рассказывают о своих подвигах, ты понимаешь, что да, конечно, это подвиг с их точки зрения, но не с моей.

Я помню, появился закон «Об образовании», в нем было написано, что в школах медицинскую помощь нужно оказывать в медкабинетах. Но оказывать медицинскую помощь может или медицинское учреждение, или школа должна получить лицензию на медицинскую деятельность – легче повеситься! Прокуратура уже пошла по школам, мол, «у вас лицензии нет», на каком основании у вас врачи сидят, – и началась какая-то суета. В результате решение было таким: медицинский кабинет в школе передаётся в оперативное управление поликлинике, она включает кабинет в лицензию и присылает врача или медсестру. А дальше вице-губернатор отчитывается: «Мы такие молодцы. Мы провернули такую замечательную операцию, и теперь у нас всё хорошо».

Да, молодцы, всё хорошо, но, если задуматься, что было до? Сидела медсестра баба Маша и пользовала детей пилюльками. Что стало после? Сидит медсестра баба Маша, также пользует детей пилюльками в том же медицинском кабинете.

То есть побегали, потратили кучу нервов, денег, написали кучу бумаг, но в пункте А и в пункте Б, в общем, всё одно и то же. Полезно ли заниматься такой деятельностью, в результате которой ничего не меняется?

– В одном из интервью вы говорили про 90-е и про то, что тогда особенно никто не вмешивался в образование, не мешали директору жить, не мешали работать школе и развиваться тоже. А сейчас мешают?

– Нашей школе – нет.

– Как сделать так, чтобы и другим школам не мешали?.. Неужели выход один – стать вечными?

– Ну да, в общем-то, стать вечными. Начальство у меня (Комитет по образованию Санкт-Петербурга. – Прим. ред.) приличные люди, в большинстве своём разумные, и то, что они иногда вынуждены делать такое, что мне кажется неправильным, – это особенности системы, а не со зла. А директор школы как мембранный фильтр: сверху что-то валится, он – задерживает, чтобы дальше на педагогов и детей не валилось. Любые приказы всегда можно спустить на тормозах.

Несколько лет назад нам сказали: «У нас Всероссийский день тельняшки (какой-то юбилей со дня введения этой тельняшки), поэтому давайте 1 сентября вы проведёте урок тельняшки». Это не шутка.

У меня было письмо. Можно сказать: «Велели – надо провести». А можно пожать плечами, выкинуть письмо в мусорную корзину и… не было дня тельняшки. И основная мудрость директора школы – понять, чем можно пренебречь, а чем нельзя.

Представьте, Министерство просвещения говорит: в этом году 1 сентября нужно провести всероссийский урок ОБЖ. Почему ОБЖ? Что нам, 1 сентября заняться больше нечем?

– А если проверят?

– Даже если проверят, ну не расстреляют же! Да и я, честно говоря, не держусь за своё место.

– Кстати, про расстрелять. Часто говорят, что директор школы – расстрельная должность.

– Она не расстрельная, она очень одинокая, потому что ты один отвечаешь за всё, что происходит в школе. Остальные могут давать советы, но отвечаешь за всё ты. Никто другой. Никто тебя не прикроет в случае чего. В этом смысле директор очень одинок. Я, наверное, только лет пять назад начал получать удовольствие от директорской работы.

– Можно сказать, что вы уже пять лет как получаете удовольствие от ответственности?

– Скорее, от того, что что-то делается. Вот спортивный зал построили – раньше был ветхий, уже разваливался. Фасад отремонтировали, который не ремонтировали лет 35, – добился. Кружки завелись, новые, интернат есть, всё цветёт, люди радуются, интересные молодые педагоги в школу приходят, дети хорошие выпускаются, какие-то успехи имеются (я их называю «привесы и надои»). Это же классно! А я удобряю, денежками поливаю.

А первые два года у меня был просто непрекращающийся кошмар. Мы получили здание после капремонта, там вечно что-то текло, прорывало, что, конечно, добавляло драйва. Плюс родители сумасшедшие, в первый же год в судебный процесс вляпался, так что отхватил по полной программе. Но через пару лет я выдохнул, вынырнул, стал смотреть по сторонам, отстроились какие-то процессы, всё стало понятно, и дальше уже пошла какая-то созидательность, лицей стал президентским, потом стали лучшей школой России в рейтинге «Топ-500», и так дальше все идет и развивается.


Youtube

Новости





























































Поделиться

Youtube