О том, как в период пандемии в России и в Соединенном Королевстве масс-медиа определяют социальную активность отдельных пользователей и народных масс в интервью корреспонденту Президентской академии рассказал научный сотрудник Института России Королевского колледжа Лондона, доктор философии в сфере медиа и коммуникаций Лондонской школы экономики и политических наук (LSE) Григорий Асмолов.
– Григорий Александрович, о представителях вашей профессии (internet-researchers) говорят, что они могут найти иголку в стоге сена. «Рыть интернет» – это особое искусство? Или это про то, что каждый умеет? И как вы пришли в свою профессию?
– Вы знаете, я действительно занимаюсь изучением роли информационных технологий в разных социально-политических и культурных контекстах. Не уверен, насколько метафора о стоге сена точна, так как сегодня уже не очень понятно, где кончается интернет и начинается наша жизнь, в которую интернет так тесно интегрирован. Но вопрос поиска скорее методологический. С содержательной точки зрения, я прежде всего изучаю инновации, связанные с информационными технологиями в контексте кризисов, порождаемых природными катаклизмами, техногенными катастрофами, международными конфликтами.
А пришел к этому не сразу. Изначально много лет работал в журналистике, в том числе в газете «Коммерсант», в «Новой газете». Мне было важно рассказывать о событиях, имея возможность наблюдать их своими глазами. Но делать это приходилось быстро и относительно поверхностно в силу очевидных требований ремесла. Параллельно в рамках журналисткой работы наблюдал, как меняются медиа по мере развития соцсетей, появления блогосферы, расширения палитры информационных технологий. Речь идет о событиях примерно 15-летней давности. Тогда в России был очень популярен «Живой Журнал», и многие коллеги-журналисты, да и я сам, начали создавать в рамках блогов новое поле для своей работы. Мне стало интересно углубиться в тему о том, как влияют цифровые платформы на трансформацию журналистских практик. В 2009 году вышла наша совместная статья с моим отцом Александром Асмоловым, которая называлась «От Мы-Медиа к Я-Медиа». В ней мы, собственно, анализировали этот феномен и процессы, связанные с трансформацией идентичности в виртуальном мире. Это моя первая академическая статья, посвященная изучению интернета.
Позже, во время природных пожаров 2010 года в России и создания проекта «Карта помощи», в котором активно участвовал, мой исследовательский интерес сфокусировался на роли новых медиа в контексте кризисных ситуаций и кризисных коммуникаций.
– Почему для вас это стало важно? Чем в вашем понимании кризис отличается от обычной ситуации?
– В кризисной ситуации привычная система жизни сильно нарушается. Приходится пересматривать текущие приоритеты, защищать близких, семью, выживать. По ходу этой трансформации меняется в том числе и характер взаимодействия индивидуума с технологиями. С одной стороны, информационные технологии предлагают новые модели взаимоотношения с кризисом. Это не только пассивное получение информации, но и возможности новых форматов активного участия в реагировании на события. С другой стороны, цифровые платформы предлагают новые модели взаимоотношений между государством и обществом.
Вместе с тем важно отметить, что кризис это не только угроза, но и момент акселерации инноваций. Чтобы в нем выжить, необходимо находить новые пути, решать проблемы, что-то изобретать. С этой точки зрения, он становится для многих институтов и индустрий проверкой на креативность.
– В том числе и ситуация с коронавирусом?
– То, что происходит вокруг вируса, можно описать как состояние взрыва цифрового опосредования. Что это значит? Докризисную ежедневность было сложно представить без выхода за пределы личного пространства нашего дома. Мы спешили в офис, пользовались транспортом, встречались с людьми, общались в кафе, путешествовали. Сейчас пространство нашей ежедневности сузилось до точки самоизоляции. Но сокращение компенсировалось за счет скачка в развитии информационных технологий, позволяющих общаться и решать широкий спектр задач «поверх барьеров». Ведь даже тот формат общения, которое практикуем мы с вами в ходе интервью, стал возможен благодаря технологии видеообщения в Zoom, обретающий все большую популярность в мире.
– Какова основная на сегодняшний день исследовательская повестка дня, связанная с ролью информационных технологий в контексте кризиса 2020?
– Вы знаете, эта повестка дня за последние два месяца переживает серьезный рост активности. Происходит это в разных дисциплинах, не только в области естественных, но также гуманитарных, социальных наук. Исследовательские фонды, в том числе и в Великобритании, мобилизовали достаточно серьезные финансовые ресурсы, которые стали доступны для исследователей. Появилось много оперативных грантов для специалистов, которые занимаются именно коронавирусом. Конечно, это все равно требует подачи грантовых заявок.
В тех сферах, которые близки мне, исследователей, например, волнует тема дезинформации и то, в какой степени она искажает или не отражает полную картину борьбы с инфекцией. Ибо понятно, что если картина кризиса формируется на базе неверной информации, то появляются дополнительные риски для жизни людей. Кроме того, дезинформация в условиях кризиса, как мы видим, ведет к росту уровня токсичности сетевой коммуникации и может стать триггером социальной поляризации.
Есть, далее, крайне важная повестка, связанная с треугольником взаимоотношений – не только между людьми и кризисом, но и между государством и людьми. С одной стороны, на наших глазах возникают новые форматы информирования, предупреждения, сбора информации. (И тут тоже кроется особая проблема не утонуть во всем этом массиве новостей!) А с другой стороны, новое появляется и в области взаимодействия, мобилизации людей, стремящихся самостоятельно обезопасить свою жизнь в этой неординарной ситуации. Потому что ресурсов, чтобы реагировать на бедствие такого масштаба, не хватает у любого государства. Впрочем, кооперация между государством и гражданами жизненно необходима вне зависимости от размаха кризиса.
– Какие конкретно из тенденций, о которых вы говорили, заявляют о себе в нашей стране?
– Надо отметить, что в России сложились достаточно интересные модели мобилизации гражданского общества, связанные с кризисом. Их можно разделить на формы низовой горизонтальной мобилизации, которые часто базируются на критической оценке роли государства в реагировании на кризис и предлагают альтернативу, и на формы вертикальной мобилизации, где общество мобилизуется на основе государственных инициатив. Мобилизацию можно также разделить на формы деятельности, связанные с повышением роста прозрачности информационной картины кризиса, и непосредственное реагирование на кризис, что, впрочем, тесно связано.
Вместе с тем, многие формы мобилизации являются не только российскими, но и глобальными практиками, которые в том числе применяются и в России. Одна из глобальных инициатив, которая проявилась очень широко и в России (от Пскова до Новосибирска, Иркутска и далее еще восточнее), связана с действиями сообществ мейкеров. Это волонтеры, использующие трехмерные принтеры для того, чтобы создавать средства индивидуальной защиты, критически важные сегодня для врачей и медицинского персонала. К примеру, пластиковые защитные экраны. Помимо специального сайта, эти сообщества существуют через десятки Telegram-каналов, у которых уже тысячи пользователей.
Мы также видим очень массивную мобилизацию, связанную с оказанием взаимопомощи через цифровые инструменты соучастия. В Британии, например, это так называемые гиперлокальные инструменты, когда на базе Facebook или WhatsApp на уровне квартала, дома организуется относительно небольшая группа людей, которые начинают друг другу помогать без какого-либо внешнего контроля. Это пример классической горизонтальной мобилизации.
Вместе с тем в России в последнее время преобладают вертикальные форматы мобилизации «сверху вниз», когда «цифровой энтузиазм» масс структурируется и контролируется государством. Кстати, это не обязательно плохо. Важно, чтобы вертикальные и горизонтальные модели дополняли друг друга. В контексте горизонтальных моделей в России действует несколько инициатив. Например, проект «COVIDарность», который появился в самом начале кризиса. Но преобладают вертикальные инициативы.
Как показывают исследования, подобные вертикальные модели мобилизации недостаточно эффективны по целому ряду причин. К примеру, когда люди мобилизуются в контексте горизонтальных сообществ, они могут менять роли. В какой-то ситуации вы помогаете другим, а в другом случае ждете, чтобы и вам было оказано содействие. Тогда как при вертикальной схеме координации государством волонтерской деятельности роль волонтера задана жесткими рамками структуры мобилизации, и он или она не могут сами попросить о помощи. Кроме того, деятельность волонтера контролируется администратором, так что у него довольно узкое пространство выбора.
Помимо конфликта между горизонтальными и вертикальными моделями, с ролью технологий кризисной мобилизации связано еще одно важное противоречие. В мире социального дистанцирования наше отношение к окружающим становится все более технологически опосредованным. Потенциально оно может базироваться на противоположных моделях. Так, в соседях мы видим людей, которым готовы помочь или принять от них поддержку. Вместе с тем как потенциальные нарушители карантина они являются для нас уже источником опасности. Это противоречие по-разному разрешается в разных средах. В России роль медиаинструментов склоняется к контролю за соседями, пожалуй, более, чем к взаимопомощи. Мы часто усматриваем в нашем окружении скорее опасность, чем поле для развития гуманных побуждений.
Однако те же информационные технологии в какой-то мере помогают сбалансировать эту раздвоенность и передвинуть акценты в сторону взаимопомощи. Совместить цифровой вигилантизм (добровольную слежку за окружением) с актом заботы о ближнем. Оговорюсь: конечно, технологии это не все, ведь они встроены в социальный контекст. Так, к примеру, роль технологий зависит от структуры социального доверия между людьми, а также степени доверия между государственными институтами и обществом. Важную роль играет и то, как СМИ конструируют роль технологий в контексте кризиса.
– Правильно ли мы услышали? Вы говорите о виртуальном преследовании между людьми, живущими дверь в дверь, на одной лестничной площадке, в любой точке планеты?
– Да, это скорее общая картина. С одной стороны – рисков, опасности, тревожности и попыток их минимизировать. А с другой стороны, проявлений взаимопомощи.
Поскольку я говорю с вами из Лондона, то и делюсь прежде всего местными иллюстрациями к сказанному. Мы видим здесь масштабную мобилизацию общества в контексте инициатив по горизонтальной модели взаимопомощи. Возникло, по моим данным, как минимум, 6–7 тысяч гиперлокальных групп, объединяющих от 50 до нескольких сотен человек каждая. Не только в больших городах, но и в маленьких населенных пунктах.
Параллельно в Великобритании имела место и вертикальная инициатива по мобилизации волонтеров для помощи Национальной медицинской службе. Она собрала почти 800 тысяч человек. Власти даже вынуждены были прекратить регистрацию в проект, так как не справились с наплывом волонтеров. Это, с одной стороны, показывает ограничения, связанные с вертикальной мобилизацией. Но и тем самым подчеркивает ресурсный потенциал вертикальных инициатив. Так что, повторюсь, наиболее эффективны модели, комбинирующие разные подходы.
– Можете привести еще какой-нибудь животрепещущий пример?
– Роль информационных технологий не ограничивается реакцией на кризис. Одно дело, как цифровые платформы помогают бороться с кризисом. Другое – их способность компенсировать функции, которые вымерли или заморозились из-за кризисной ситуации. Два эти аспекта концептуально разнятся, поэтому их надо различать.
К примеру, проблемы, которые являются одним из последствий кризиса, – это ограничения, связанные с невозможностью работать в офлайн. Или, что еще более болезненно, потеря работы и безработица. Здесь появляется целый новый набор инструментов и практик, который помогают сохранить эффективность в рамках дистанционной кооперации. По сути, в условиях кризиса мы видим формирование новых систем опосредованной коллективной деятельности. К примеру, компания Miro, изначально основанная в России, разрабатывает среду для эффективной кооперации на базе виртуальных досок.
Новые платформы также помогают находить работу тем, кто потерял ее из-за пандемии. Например, мои коллеги в Лондоне делают платформу, которая называется «PitchMe» и помогает людям в сжатые сроки эффективно адаптироваться к меняющимся требованиям рынка труда. Сегодня для этого недостаточно просто найти новую вакансию. Нужно понять, «с какого боку» набор навыков и компетенций конкретного человека может быть полезен в новых сферах? И как ему оперативно его обновить, чтобы сохранить конкурентное преимущество в условиях волатильности рынков труда?
Второй тип инструментов связан с реагированием на вызовы и угрозы жизни в контексте коронавирусного карантина. Взять, опять-таки, район, где я живу. Люди, которые не могут покидать свою квартиру из-за высокого риска для жизни в силу возраста или болезни, просто публикуют в гиперлокальных группах, что им не хватает еды, нужно лекарство. И реакция на эти запросы поступает где-то через 10–15 минут.
– Будут ли инновации и практики, которые мы наблюдаем сегодня в контексте кризиса, влиять на экономику после того, как кризис останется позади?
– В Великобритании за время карантина появилась интересная традиция. Каждый четверг в восемь часов вечера люди выходят на балконы и хлопают в ладоши для того, чтобы поддержать местную медицинскую службу. Эта церемония позволяет соседям (и партнерам по гиперлокальному сообществу) увидеть лица друг друга. Таким образом через кризис мы трансформируемся, а гиперлокальные сообщества становятся сильнее.
Появление этого ритуала в какой-то степени подчеркивает важность гиперлокальных сообществ для полноты проживания жизни, развития общества. В нем есть еще и психологическая потребность, учитывая, что большинство наших сегодняшних персональных связей опосредованы через интернет. И на этом фоне все сильнее заявляет о себе некое голодание относительно живых контактов с их полнотой общения лицом к лицу.
Неслучайно «выход к окну», «балконное взаимодействие» имели место не только в Великобритании. Люди устраивали дружелюбные пиры в Италии и Испании, чокались через балконы, исполняли арии друг другу. А где-то устроили веревочную сеть для передачи продуктов с одного балкона на другой. Потому что на улицу не выйдешь, а хочется как-то взаимодействовать. Думаю, после кризиса роль локальных сообществ может усилится.
Есть еще одно возможное последствие. С одной стороны, кризис безусловно нанес сильный удар по трудоустройству. Однако предоставил и новые возможности для резкого профессионального роста. И в плане приобретения новых навыков, и в смысле формирования репутации благодаря участию в цифровых инициативах, связанных с форс-мажором, и в отношении приобретения нового социального капитала через волонтерские форматы. Пользуясь случаем, я бы позволил себе дерзость дать совет студентам Президентской академии, отправить им своеобразный месседж.
Дело в том, что кризис – это ситуация персонального личностного и профессионального развития, которой надо обязательно и очень энергично пользоваться. Ибо ничто, как кризис, не развивает нас так мощно в ежедневной жизни.
Григорий Александрович Асмолов является научным сотрудником Института России Королевского колледжа Лондона, стипендиатом Фонда Ливерхалма по программе для молодых ученых. Имеет степень бакалавра гуманитарных наук по специальности «Коммуникация и международные отношения» Еврейского университета в Иерусалиме, магистра гуманитарных наук по специальности «Глобальные коммуникации» университета Джорджа Вашингтона и доктора философии по специальности «Медиа и коммуникации» Лондонской школы экономики и политических наук (LSE).
