Возможно ли выбраться литературе из плена школьной программы? И если «да», то насколько? Трое преподавателей литературы рассказали «Детям Вышки» о том, зачем на самом деле нужен их предмет и стоит ли пытаться заинтересовать ребенка книгой (спойлер: нет, не стоит!).
В этой статье – разговор с Артёмом Новиченковым, бывшим преподавателем литературы в «Хорошколе» и «ГБОУ СОШ 2009».
Для меня литература в школьной программе стоит особняком, потому что в отличие от всех других предметов литература – не наука, а направление в искусстве. Поэтому то, во что превращается литература в современной российской школе, а именно в литературоведение – это попытка приравнять литературу к другим наукам. Поэтому литература для меня – это единственный способ прийти к пониманию не через знание, а через непосредственную работу с источником.
То есть, грубо говоря, вы не можете владеть иностранным языком, если вы не знаете вокабуляра и грамматики. А вот понимать литературу вы можете, не читая основного корпуса текстов, не зная основных тропов, композиционных приёмов и так далее. Искусство, как и религия, как и философия – способ постижения истины для неподготовленного человека. Поэтому для меня литература как школьный предмет – это доступный в той или иной степени каждому предмет. Он не имеет по большей части ни иерархии, которую нам предлагает школьная программа, ни каких-либо других условностей, как то важность личности автора, знание исторической эпохи и так далее. Естественно, я должен сказать, что фактические знание помогает в более глубоком понимании, но если мы говорим о понимании с большой буквы, то есть понимании жизни в целом, то литература – это такой инструментарий для всех и для каждого.
То есть вы можете встретить какой-то текст неизвестного вам доселе поэта, прочитать его и что-то понять, не разбираясь в деталях. В некотором роде литература – это такой опосредованный инструмент для опосредованного понимания самого себя и мира в целом.
Мне кажется, что литература в целом должна учить человека добродетели. Вообще искусство потому и существует, что мир полон страдания, он в корне своём несправедлив, и искусство существует, чтобы как-то приблизить его к гармонии. Если бы этот мир был идеален – не было бы искусства. И, мне кажется, задача литературы именно в том, чтобы гармонизировать этот мир. И именно эту часть литературы стоит преподавать детям. Возможно, я говорю довольно абстрактные вещи, но на деле литературу и оценивать-то никак невозможно. У нас нет никаких четких параметров: текст можно понимать по-разному, его можно читать по-разному и так далее. Именно поэтому литература стоит особняком. Поэтому, конечно, хотелось бы, чтобы школьник получал как можно больше возможностей к пониманию.
Можно войти в литературу через Пушкина, можно через Гессе, можно через Гомера, можно через Пауло Коэльо. Любой путь возможен, то есть все это – маленькие тропки в глобальный мир понимания себя и других. Что я имею в виду под пониманием? Я говорю о структурных внутренних связях всего бытия. Это глобальная цель, естественно, – понимание себя в этом мире. Но я по-другому не могу сказать. Когда мы говорим об искусстве, мы говорим о чём-то, что пытается прикоснуться к прекрасному, к абсолюту. Поэтому я выражаюсь именно таким языком.
Я считаю, что на уроках литературы можно научить ребёнка читать, писать и говорить. Но все это инструменты, нужные для глобального понимания в первую очередь самого себя. Невозможно понять мир, не понимая себя самого.
Я против любых программ. Любая программа сводит весь процесс обучения к единому клише. У нас есть какой-то набор навыков и знаний, которым мы должны обучить каждого. Так это не работает. Если бы так это работало, то искусство в природе своей было бы мертво. «Евгения Онегина» потому и читают 200 лет, что текст живой, восприятие этого текста изменяется в связи с развитием знаний, науки, социально-политических изменений, ценностей общества и так далее. Поэтому я убеждён, что, когда мы делаем некий канон, мы умерщвляем таким образом литературу. Я против каноничности. Сложно начинать в 10-м классе читать «Войну и мир». Это весьма тяжелый текст, как мне кажется, для большинства десятиклассников.
Когда люди говорят о каноне, они говорят о культурном коде. А он подвижен. Песни Стаса Михайлова, хотим мы этого или нет, также входят в наш культурный код.
И поэтому, когда мы стараемся создать канон, мы таким образом делаем вид, что можем удерживать культурный код. Но на самом деле нет, не можем. Культурный код формируется сам по себе. Поэтому я выступаю против каких-либо списков. Мне кажется, при выборе произведения учитель должен в первую очередь идти от самого себя и затем от учеников. Потому что, если что-то будет некомфортно одному из субъектов урока, система не будет работать. Кстати, хотелось бы привести пример. В английской образовательной программе существует только одно обязательное имя. И это, естественно, Уильям Шекспир. Одна комедия, одна трагедия. В Англии учат читать, учат понимать, они дают удочку, а мы даём рыбу. То есть они дают инструменты для понимания, а мы даем знания.
При выборе литературы к урокам я ориентируюсь на собственные предпочтения, на ситуативность, на предпочтения класса. Этот мир так велик, что мы абсолютно свободны в выборе, как мне кажется. Мы должны учить детей переживанию чувства свободы. И возможность варьировать программу – это очень удобный способ сказать детям, что знание нестатично, литература жива и она не прикреплена к одной эпохе, к одной стране. Она разлита по всему миру. Очень интересно, когда от детей исходит инициатива – это тоже очень важно. То есть единого способа выбора произведений нет, обычно это облако текстов, которое может уменьшаться, расширяться, и на это влияют самые разные факторы.
Как мне кажется, идеальный урок должен быть выстроен как драматургическое произведение. В нем должна быть завязка с интригой, развитие сюжета и в конце… развязка. Завязка может быть любая: это может быть заковыристый вопрос, загадка, цитата или музыкальное произведение, иными словами, любой вход в зону «непознанного». Должен возникнуть вопрос, и по ходу урока нужно прийти к какому-то итогу для нас всех. В первую очередь это система открытая. Я сам учусь вместе с учениками. Поэтому я так люблю работать с детьми. Я не предлагаю им вопросы с готовым ответом, а стараюсь задавать те вопросы, ответов на которые у меня ещё нет или же они не абсолютны. В чем главная задача искусства? Не давать ответы. А задавать вопросы. Именно задавание вопросов ведёт к пониманию всего сущего бытия в целом.
Особенно круто, когда у ребенка есть два текста для сравнения, и на рубеже этих текстов вскрывается третий пласт. Это тоже способ.
Но, как мне кажется, самый удобный ход – это движение через структуру. То есть понимание «что» через «как». Язык – основа мышления. И когда вы понимаете язык, на котором что-то написано, когда разбираетесь в его сути, тогда вы можете полюбить нечто. Мы же не любим ничего, в чем не видим структуры. Скажем, почему айфоны стали такими популярными? Потому что Стив Джобс первый в рекламе айфона начал показывать, как он изготовляется, что внутри него. Ту же цель преследуют и фильмы о фильмах. Нам показали структуру изнутри, и это очень привлекательно. И когда вы можете изящно разобрать структуру, произведение раскрывается вам. Знание структуры – это первый, мой любимый способ постижения истины. Но иногда бывает так, что прочитаешь текст, и истина раскрывается без всякой структуры. Именно поэтому я говорю, что литература – это особенный предмет, если его вообще можно назвать предметом.
Произведение никогда не стоит для меня во главе угла. Важнее всего, что ты взял для себя от этого произведения. Знание без понимания бессмысленно. Можно сколько угодно прочитать текстов, но, если они не дали никакой информации о вас и о мире вокруг, это было, я считаю, зря. Тут еще очень важен фактор получения удовольствия, естественно. Качество недостижимо, если вы не получаете удовольствия от процесса. Я выступаю за то, чтобы разбирать одно предложение полчаса, а то и весь урок. И если это даст какое-то понимание, то это дороже знания. Опять-таки, возвращаясь к своей метафоре, хочу сказать, что удочка важнее рыбы. Давайте мы научим детей читать, и тогда они сами будут читать книги, когда выйдут из школы. А если мы прочитаем им все, если мы вложим прописную истину в их уста, они не смогут сами читать тексты и самостоятельно мыслить.
Как говорил великий американский поэт Эзра Паунд: «Истина и искусство рождается при столкновении культуры языков». Когда вы берете английского, немецкого и русского писателя, сталкиваете их взгляды на одну и ту же идею, тогда всем становится гораздо интереснее. Иногда получаются очень необычные сочетания: Тумас Транстрёмер и Осип Мандельштам, Фет и Роберт Фрост, Державин и Джон Донн. Когда вы хорошо знаете детей, когда они хорошо знают вас, когда вы чувствуете друг друга, этот выбор становится уже интуитивным. Последний год читал детям выдержки из «Бесконечной шутки» Уоллеса в процессе чтения «Преступления и наказания». Это было удивительное попадание произведений друг в друга и добавляло осмыслению текста Достоевского.
Большинство взрослых уже «мертвы», а вот подросток жив, подвижен, он может измениться, а потому еще открыт для чего-то нового. Задача преподавателя при попытке привлечь ребенка к книге, как мне кажется, состоит в том, чтобы войти в те точки, в которых подросток может быть заинтересован. Все, что я могу сделать: создать условия для понимания. Поэтому я думаю, что нужно создать ситуацию вопроса, непонимания, поддержать школьника в его желании понимать. Мне кажется, это важная задача учителя, и это именно то, что я стараюсь делать с не читающим школьником. Честно говоря, я не переживаю на тот счет, если школьник не читает. Скорее, у него меньше возможностей для познания, но это не значит, что остальные пути для него закрыты. Можно не уметь читать и при этом прийти к мудрости. Я думаю, что можно спокойно, смотря фильмы, играя в видеоигры, путешествуя и общаясь с интересными людьми, прийти к пониманию и, главное, быть счастливым. Потому что на самом деле, если вы несчастливы, если ваша жизнь вам не в удовольствие, какая разница, читаете ли вы книги или нет?
Анастасия Сенина
