Образовательная политика // Диалоги об образовательной политике

«У нас проблемы с дополнительным образованием. Даже название неудачное, просто родовая травма»

Часть 2
  • 30 октября 2019

«У нас проблемы с дополнительным образованием. Даже название неудачное, просто родовая травма»
Фото: 24open.ru

Интервью Александра Адамского с уполномоченным по правам ребёнка, победителем выборов в Мосгордуму, председателем комиссии по образованию в Московской городской думе, учителем Евгением Бунимовичем.


Как московскому депутату система образования Москвы? Как Вы оцениваете ситуацию? Я работал в московской школе с 1982 года. Вы начали ещё раньше. Вы работали в 710-й, если я не ошибаюсь, это была экспериментальная школа АПН тогда. Я работал рядом, в 31-й. Московская система была очень неравномерной. Были элитарные школы, были в спальных районах и т.д. Удалось Собянину неравенство снять, как Вы считаете?

– Тема неравенства меня как уполномоченного по правам ребёнка очень волновала, и сначала было предложение такого «неравенства вниз», я бы так сформулировал. Было сказано: «А что это одни школы получают больше, чем другие? Давайте срежем». Я в этой ситуации сказал наоборот: «Я считаю, что не надо ничего срезать, потому что одарённые дети – это особая категория, с ними надо работать специально».

Я говорил, что в школах, где много ребят из трудных семей, много ребят с девиантным поведением, ребят из особой категории, ребят с инвалидностью, с проблемой здоровья, много ребят из семей мигрантов, надо работать специально, особо, так давайте им за это доплачивать. Давайте, наоборот, норматив не понижать до общего уровня, а выравнивать, только «вверх». И, в общем, так и было сделано.

Здесь мне легче, здесь я больше могу чего-то добиваться. А ещё мы тогда добились, что дети-сироты перестали ходить в заведения внутри своего сиротского учреждения. Они тоже пошли в школы.

Это правильно, я ставил вопрос – а кто сказал, что они должны учиться отдельно? Да, живут они отдельно. Это особая категория, с ними трудно было работать и сейчас трудно работать, и наши учителя не очень это умеют. И мы добивались того, чтобы была программа переподготовки, куда бы это всё включалось.

Но одно дело – программа переподготовки, а другое дело – реальность. Были укрупнения в Москве. Да, у них были свои достоинства, я не хочу сказать, что всё было плохо, это не так. Действительно, когда есть большой комплекс, то вопрос профилизации старших классов решается гораздо легче, а если есть всего один класс, то трудно сделать его и математическим, и гуманитарным, и экономическим.

Есть вещи, которые, конечно, решаются и бюджетом.

Но особенности школы, атмосфера школы стала нивелироваться, и это тоже есть.

– Это тенденция индустриализации образования или это специфика управления?

– Я думаю, что и то и другое. Я говорил с нашим департаментом, что сколотили всё, часто неразумно. Когда это был естественный процесс, когда, скажем, школа Рачевского росла естественным путём, это было нормально. Когда же это пошло административным путём, то начало получаться всё довольно странно. Скажем, детский сад, где были дети с особенностями развития, оказался в одном комплексе, а школа – в другом. Я спрашивал: а как дети к вам будут попадать? Что-то меняли, многие вещи происходили, осторожно скажем, спонтанно...

– Вы сейчас как председатель комиссии по образованию Мосгордумы будете предлагать какие-то изменения в образовательной политике или, наоборот, двигаться в том же направлении с усиленной энергией?

– Трудно сказать. Образование – слишком многомерное пространство. Где-то будем двигаться вместе, где-то в противоположные стороны.

Например, вот знаменитый рейтинг школ. Да, с точки зрения образовательной политики, наверное, он какую-то информацию даёт. Я несколько лет ставил этот вопрос, к сожалению, он не очень решился. Всё-таки оценка идёт по ЕГЭ и по олимпиадам. Я даже понимаю как математик, что это легко – баллы считать.

А как вы замерите атмосферу школы? Как вы замерите, дети вообще хотят туда идти или нет?

Не надо иллюзий. Можно заставить хорошо написать контрольную исходя из того, что шаг в сторону – расстрел, а можно исходя из того, что математика – это интересно и увлекательно. Результат может быть похожий, но атмосфера может быть другая.

А кроме всего прочего всё то, что я перечислил? Я не думаю, что большинство детей с проблемами здоровья дадут нам высокие результаты ЕГЭ или олимпиады. А представляете, сколько с ними работы! Я не думаю, что дети-мигранты в большинстве своём дадут нам очень сильные результаты. А представляете, сколько с ними работы? Это всё не учитывается.

Я предлагал сделать разные рейтинги. Не могу сказать, что я предлагал закрывать. Напротив, просто как это замерить? Это очень трудный вопрос, но всё равно надо поворачивать в эту сторону.

К вопросу о детском совете. Мне часто жаловались ребята: «Мы предлагаем, нам директор говорит или завуч: хотите – делайте, на рейтинг это не влияет». Они так, может быть, прямо не говорят, но суть понятна.

Это к вопросу об уличных протестах. Не надо только запрещать, предлагайте, чем занять ребят во всех этих ситуациях.

Дальше. У нас большие проблемы с дополнительным образованием не только в городе, но, мне кажется, и в стране, начиная с неудачного названия. Оно очень неудачное, просто родовая травма.

– Для многих детей это образование основное.

– Это основное или это основная работа в жизни потом, или это основное увлечение. Это тоже очень важно, когда у людей есть возможность для досуга. И просто очевидно, что это часть всего образования. Почему, когда ребёнок смотрит на часы и думает, сколько нам ещё до звонка – это у нас общее образование, а когда его нельзя выгнать, потому что ему интересно и он хочет там сидеть всё время – это у нас что-то дополнительное?

Так получилось, что, когда я был в Думе, я тоже был председателем комиссии по образованию. Мы делали все законы об образовании тогда. Первый закон московский об образовании, и о профессиональном образовании. И первый раз слово «инклюзия» прозвучало в московском законе об образовании для детей с проблемами здоровья. Закон вообще – трудная история, он за минуту не пишется, и до дополнительного образования, к сожалению, руки не дошли за 10 лет, которых меня не было в Думе. И так и не дошли ни у кого.

Думаю, что нам нужно и другие законы модернизировать. Там много вещей, которые, исходя из того, что я называл вначале (интернет, соцсети и т.д.) и вообще современных образовательных идей, нужно что-то уже менять, а про дополнительное образование просто ничего нет.

Поэтому я как детский омбудсмен защищал отдельный кружок, боролся против излишней платности.

Но, когда слово «инклюзия» появилось в законе, я по-другому стал разговаривать с чиновниками. Я перестал их просить. Я приходил и говорил: извините, извольте.

– Понятно. Федеральная повестка дня, без этого никак. Предлагаю на выбор несколько тем: культурный норматив, проекты ФГОС и федеральный перечень. Про инициативу справедливоросов, про зарплаты Вы ещё, наверное, пока не очень хорошо знаете.

– Давайте сначала два слова про зарплаты. Сколько я был депутатом, всегда у кого-то есть инициативы про зарплаты. Я всегда их буду поддерживать. Надо понимать, что здесь всегда есть момент популизма, момент политический.

Я очень рад, что, когда я пришёл в тогда ещё московскую Думу, зарплата учителя была примерно 100 долларов, а когда я в 2009 году оттуда уходил, она была больше 1000 долларов.

Думаю, что в этом есть некоторая моя заслуга.

Но не надо иллюзий, что и качество тоже стало в 10 раз выше. Это не так. Здесь надо много думать о том, как быть с этой зарплатой. Как быть, чтобы, кроме того что она дает возможность нормально жить, она давала возможность улучшать качество образования.

– Сейчас платят за часы, как ни крути. И этот механизм не может не мотивировать, не заставлять повышать квалификацию, не оценивать ребёнка полностью и т.д. У Вас есть какая-то модель – за что: за функцию, за оклад?

– Я могу сказать только одно. В некоторых европейских странах, где тоже платят за часы, есть ограничения. То есть, если это больше 20 часов, это становится просто невыгодно. За столько уже не платят. Мне кажется, что, даже платя за часы, нам нужно ввести ограничения, чтобы не было этой борьбы за часы. Вот до 20 часов, условно говоря.

– Федеральный перечень учебников, минпросовский ФГОС и культурный норматив...

– Это всё одно и то же в самом главном. Это всё из прошлого столетия, это очень хорошо надо понимать. Обратите внимание, удивительно, что страна, которая смогла принять Конституцию, слава Богу, уже 30 лет как, не может принять стандарт. Может быть, стоит задуматься над тем, что это просто не про то, мы не то принимаем.

Могу сказать и про учебники.

Конечно, я как автор учебников рад, что были эти комиссии, которые нас всё время пропускали, писали про высокое качество этих учебников.

По обычным учебникам было много комиссий, по математике одна, по биологии другая, но меня всё время при этом шокировало, что по электронным учебникам была одна общая комиссия...

Это не учебник уже, речь идёт об образовательной среде. Если мы обратимся к теме Московской электронной школы, там говорить о стандарте просто очень странно, потому что сегодня, когда ты в любой точке можешь уйти глубже, вернуться обратно, это вообще про другое. И это прописывание стандартов в нынешнем виде, с содержанием, без содержания, «давайте здесь пропишем это в пятом классе», – это настолько из прошлого столетия…

Я сейчас объясню на очень простом примере, поскольку это математика.

Никто в мире ещё не выяснил, что эффективнее – сначала давать простые дроби, а потом десятичные, или сначала десятичные, а потом простые. И часть учебников так работает, часть учебников этак работает, никого это никогда особо не трогало. Главное, чтобы дети понимали, что такое дробь и как с ней работать.

А теперь, когда у нас каждый год идут эти срезы, это приводит к абсолютной стандартизации. И это в ситуации многообразия мира, который сейчас предложен школьнику, движет нас прямо в противоположном направлении.

У нас сегодня столько шансов, столько возможностей для воплощения индивидуальной образовательной траектории, что заниматься бесконечным стандартизированием – это двигаться в обратную сторону. Всё равно это рухнет, и эти стандарты опять будут временными, опять их будут принимать, критиковать, переписывать… Я сам в этом участвовал и всё время говорил – вот так неправильно, давайте так, потому что глупостей всё же не хочется, но я понимал, что это всё – из вчерашнего дня.

Как автор учебников могу сказать, что мы написали вместе с Дорофеевым и Шарыгиным учебники, но нам не хватало тогда полиграфии. Мы бы хотели, чтобы учебники были другими. Они стали другими.

Но когда они стали другими, то уже надо было работать с интернет-средой. И тут есть проблемы, которые я хорошо знаю как уполномоченный по правам ребёнка. Мы до сих пор не знаем нормативы медицинские по этому поводу, не знаем, сколько по времени можно работать, как можно, что ребенок на самом деле воспринимает.

В Московскую электронную школу все специалисты хотели засунуть всё, что им хочется по данному предмету. А теперь есть экран, туда ещё больше влезает. И поэтому, если учителя будут всё это воплощать, это будет сумасшедший дом. Потому что на экране очень много всего одновременно, да ещё по цвету очень ярко, красиво, много. А у ребенка на планшете ещё разное другое. И как в этом калейдоскопе жить, непонятно.

Дело не только в том, что тяжёлые рюкзаки, а просто нужно работать, разговаривать с ними на их языке.

То есть здесь тоже нужны ограничители, нужно думать, как с этим работать, нужно двигаться в этом направлении. Наши дети уже там.


Youtube

Новости





























































Поделиться

Youtube